Рано потеряв отца, став главой семьи, Шандор не нуждался ни в чьем одобрении, но жениться без благословения матери тоже не собирался. Выслушав все предостережения и мольбы несчастной женщины, понимая и разделяя ее боль, он остался верен себе. И без того горячее сердце горело огнем любви, заглушая голос разума.

Утром, едва взошло солнце, Шандор надел лучшую белую рубашку, темный кафтан из тонкого сукна, прицепил к кожаному ремню брюк ножны с отцовском мечом, не тем, с которым Стево воевал с османами, выкованным после, а новым, и отправился в поместье Петру Радвана.

Солнце уже палило нещадно. Установившаяся жара грозила погубить хлеб на корню и обречь людей на голод. Селяне ничего не могли с этим сделать, а Небеса оставались глухи к их молитвам. Все, что рождалось здесь в последние несколько десятилетий, доставалось огромным трудом. Потому каждая горсть зерна, каждая плошка каши ценилась на вес золота.

– Одумайся! – снова попытался вразумить друга Ферка. – Только дурак сам лезет в медвежью берлогу. Он на нас собак спустит, когда узнает, кто к нему пожаловал. Неужели ты надеешься, что Радван отдаст за тебя дочь?

– Не начинай! – прервал его Шандор. Он не мог позволить себе сомневаться. – Я верю, что все получится, а нет, так мир большой. Где-нибудь и нам с Умилинтой найдется место.

Их не пустили ни в первый раз, ни во второй. Стражники даже ворота не открыли, заставив молодых людей изнемогать без воды и пищи в ожидании решения хозяина.

Даже получив два отказа, Шандор не потерял веры. Посчитал их испытанием своих чувств. Несколько дней спустя снова решил попытать счастья.

В третий раз удача улыбнулась сватам. Их проводили во внутренний двор, где на возвышении располагалось кресло бойера, и снова заставили ждать. Несколько часов спустя появился сам Петру в сопровождении нескольких доверенных людей. Высокий крупный мужчина и правда напоминал медведя – сильного и опасного. Черные глаза сверкнули из-под густых бровей. Руки легли на подлокотники кресла. Выпавший хлыст поспешил поднять один из слуг. Он замер в поклоне, не поднимая глаз, ожидая, пока хозяин обратит на него внимание.

– Итак! – пробасил Петру. Дернул хлыст и принялся постукивать им по голенищу сапога. Слуга поспешно скрылся. – Какого черта я должен тратить время на щенка вроде тебя? Есть хоть одна причина, по которой ты заслужил мое внимание?

Шандор сглотнул. Теперь рассказы матери о господаре Радване уже не казались ему выдумкой испуганной рано овдовевшей женщины. Парень выпрямился, положил руку на рукоять меча, пытаясь обрести уверенность. Пальцы дрожали, и он молился всем святым о том, чтобы Радван не заметил эту недостойную мужчины слабость.

– Господин Петру, – гость намеренно обратился к хозяину как к равному, опустив титул, – я пришел просить тебя о милости… 

– Нищим не подаю! – ухмыльнулся мужчина. Несколько человек поддержали его громким смехом. – Тот, кто работает, никогда не будет голодать, а бездельникам и жить не стоит.

Шандор сжал челюсти, борясь с желанием ответить оскорблением на оскорбление. В иной ситуации даже вызвал бы Радвана на дуэль. Только если он победит, Умилинта не простит ему смерти отца, даже в сторону его не взглянет. Значит, придется терпеть.

– Господин Петру, – вновь начал он, – в твоей власти одарить меня другой милостью. Я пришел просить руки твоей дочери.

Смех прекратился. Двор замер. Управляющий наклонился к хозяину и что-то шепнул ему на ухо, но последний и без подсказок, казалось, уже все решил.

– Грязная свинья! Как ты посмел смотреть в сторону Умилинты? Кем ты себя возомнил? Пошел вон, и чтобы я близко тебя не видел. Иначе высеку у позорного столба! 

– Нет! – заупрямился Шандор, сбросив руку Ферки с плеча. – Ты меня слышал, а я так и не получил ответ. Я никуда не уйду! 

– Что? Ты смеешь перечить мне? Что ж! Я дал тебе возможность уйти с честью. Теперь пеняй на себя! Эй, Ион, приведи Умилинту.

Шандор вновь вздрогнул. Рубашка неприятно липла к спине, хотя солнце еще не достигло зенита. 

Теперь он боялся не за себя. Как бы его неосторожные речи не навредили любимой. Еще и Ферка зудел над ухом "уйдем, уйдем". Будто он мог оставить Умилинту сейчас.

Девушка не заставила себя ждать, будто была неподалеку. Опустив глаза, закрыв лицо покрывалом, она приблизилась к отцу. Низко поклонилась.

– Ты знаешь этого человека? – спросил Петру. 

– Нет, – пролепетала Умилинта.

– Тогда потрудись объяснить, какого черта он сватается к тебе? Ну! – прикрикнул он, раздраженный молчанием дочери. – С кем ты спуталась, пока меня не было дома?

– Я не знаю его, отец. 

Голос Умилинты дрожал, плечи девушки поникли. В сторону Шандора она не смотрела, но тот и не думал обижаться на невнимание или ложь. Все готов был простить ей, понести любое наказание, лишь бы защитить ее от гнева отца.

– Поклянись памятью матери, что говоришь правду, – рыкнул тот.

– Отец!.. – Умилинта упала на колени, поймала руку Радвана, прижалась к ней губами. – Пощади, отец! Ради всего святого!

Петру оттолкнул ее, зло сплюнул под ноги. Дочь едва не упала, но он даже не взглянул в ее сторону.

Шандор бросился к любимой, но люди Радвана успели быстрее: скрутили руки, бросили на колени перед хозяином. Один из них ударил его по лицу, заставляя склонить голову. Двое других выгнали за ворота верного Ферку.

– Этого высечь! Дочь… пусть сидит в комнате. Никого к ней не пускать, не кормить. Молись, негодная, чтобы грязные слухи не дошли до твоего жениха, иначе горько пожалеешь.