Две полоски. Отец моего ребенка

Давид

Даже если бы я не знал Машкиного адреса, нашел бы ее квартиру по умопомрачительному запаху жареной картошки.

— Успел, — одобрительно кивает Мария, когда я вваливаюсь к ней в квартиру с полным пакетом из местного супермаркета в одной руке и подушке для беременных в другой. — Шустрый ты, Байсаров.

— Еще бы, — киваю самодовольно и всовываю ей в руки пакет вместе с подушкой, — вот, держи.

— А это что? — Машка удивленно рассматривает подушку, но в отличие от меня она более продвинута в таких вопросах. — Это же для беременных, да? Это ты Ваське купил?

— Да, — киваю, — надо чтобы ты ей как-то ее передала. Только, чтобы она не знала, что это я купил. Ну где там твоя картошка? Жрать хочу, умираю.

— Сначала руки помой, — грозно командует Мария. — С голоду ты точно не умрешь, а вот срачку заработать с немытыми руками можешь аж бегом.

Хочется ответить в таком же духе, но вовремя вспоминаю, что я в доме у медработника. Делаю глубокий вдох и молча иду мыть руки.

— О, ты селедку купил! — слышу восторженный возглас из кухни.

— А как же, — отвечаю, вытирая руки, и выхожу из ванной, — жареная картошка без селедки деньги на ветер.

— Прошаренный ты мужик, Байсаров, — одобрительно кивает Мария, а у меня от вида накрытого стола текут слюни.

— Маша, — говорю хрипло, глядя на румяные, одуряюще пахнущие ломтики картошки, лежащие на тарелке, — Маш, я ж за такую картошку душу продам.

— Нахера мне твоя душа, Байсаров? — смотрит Машка чуть ли не с жалостью. — Смешные вы, мужики.

— Ладно, давай бокалы. У тебя коньячные есть? — раскупориваю коньяк. Мария хмыкает.

— Спустись на землю, Байсаров! Тут тебе не Египет. Из рюмки выпьешь, не бойся, козленочком не станешь.

Уничтожаю за один присест сразу пол сковородки картошки.

— Ну ты и жрешь, Байсаров, — изумляется Машка и подкладывает мне добавку. — И не толстеешь. Меня бы уже подъемным краном в квартиру пришлось поднимать, если бы я так топтала.

— Не завидуй, Мария, — жую селедку и запиваю коньяком, — каждый несет свой крест как может.

— Ешь уже, мученик.

 Как-то странно и быстро заканчивается коньяк.

— Надо было две бутылки брать, — чешу затылок, — или вискаря бутыль.

— Да, хорошо пошел, — соглашается Машка слегка заплетающимся голосом.

— Хах! Под такую-то закуску! — хмыкаю я.

— Что бы ты без меня делал, Байсаров? — вздыхает Машка и достает из кухонного шкафчика бутылку, закрытую пластиковой пробкой. Ставит на стол. — Вот. Наливай.

— Это что? — кошусь с подозрением.

— Как что? Самогон. Баб Люба Васькина делает. Пальчики оближешь!

— Хорошая ты баба, Мария! Нахера тебе сдались те египтяне? — говорю абсолютно искренне. — Посмотри на себя! Хозяйственная, добрая, отзывчивая!

— А ты еще одну бутылку коньяка всоси, я тебе еще и красавицей неземной покажусь, — ухмыляется Машка.

Проходит еще пол бутылки.

— Понимаешь, Маш, — наклоняюсь к ней и шепчу доверительно, — не смог я ей правду сказать. Она ж скальпелем... у меня прям перед носом...

Мария сочувствующе качает головой.

— Даже не знаю... — и тут ее лицо проясняется. — Погоди, Байсаров, у меня идея есть.

— Какая? — чуть туплю больше не из-за количества, а из-за качества выпитого.

— Как твой пипидастр от Васькиного скальпеля защитить. Вот, смотри, — она достает телефон, запускает соцсеть и передает мне.

Беру телефон и кровь стынет в жилах. Поднимаю глаза на Машу.

— Мария, — хриплю, — как же это? Где?..

На экране здоровенные парни в одних боксерских трусах бегают по грязному полю. В районе паха у них гладко и ровно. Клянусь, ровно, как под корень срезано.

— Кто их так, Мария? — шепчу трагичным шепотом, но чертова Машка разражается хохотом.

— Что, испугался, Байсаров? Себя на их месте представил? Не ссы, это борцы Кушти. Они в таких трусах специальных с ракушками, которые их причинные места прикрывают и затягивают.

Облегченно выдыхаю и передаю Машке телефон.

— Послушай, Мария, не родилась еще та ракушка, которая меня так втянет и закроет.

— Ой, да ладно тебе, Байсаров! Пиздобол ты, как вы все! А потом как достанете, смотришь на ваши карамельки и плачешь. Я в урологии практику проходила, то насмотрелась.

— А я думал, это из личного опыта такие познания, — хмыкаю.

— Поговори мне, — неласково зыркает Машка.

— Шутка, — говорю примирительно и смотрю на нее просяще. — Маш! Так ты передашь Василисе подушку?

***

Просыпаюсь с тяжелой головой и ощущением, что мне на лицо положили бетонную плиту. Воздуха ноль. Дышать невозможно.  

Открываю глаза. Точнее, пытаюсь, но веки будто склеились. Чувствую, как на лице что-то шевелится. Сердце тут же ускоряется, рука на автомате тянется отмахнуться. 

И тут же чувствую, как в руку вонзаются острые зубы. 

 — Васька, сука!  — ору так, что тут же виски сдавливать начинает.  

Кот мгновенно спрыгивает с моего лица. Пиздюк, как ни в чем не бывало, усаживается у изножья кровати и начинает громко и самозабвенно орать. 

— Ты что, совсем охренел?! — рычу я, хватая подушку и кидая в него. 

Но этот шерстяной засранец только пригибается, ловко уклоняясь от моего снаряда. После чего, глядя мне прямо в глаза, продолжает пиздеть с утроенной энергией. 

— Мяу! Мяу! Мяяяяу! 

— Тише ты, блядь, — рычу, хватаясь за голову. В ушах так звенит, что его мяуканье кажется сиреной аварийной сигнализации. 

Как же хреново. Во рту пустыня. Голова тяжелая, но подозрительно пустая. Единственное, что вспоминаю из вчерашнего — Машка, коньяк, картошка и... мать честная, самогон. 

Поднимаюсь, держась за голову. Смотрю на свою руку — след от зубов остался. 

— И что я тебе сделал? — бурчу, но, судя по довольной морде кота, он вообще ни о чем не жалеет. 

Василий бодро несется к кухне, явно приглашая меня на гастрономическую экскурсию. 

— Я тебя сейчас сам съем, понял? — ворчу, плетясь следом. 

На кухне вижу миску. Пустую, до блеска вылизанную.  

Открываю холодильник, но там даже завалящего кусочка колбасы нет. Только банка горчицы и лимон в углу. 

— Ну что ты на меня смотришь? Ты это есть будешь? 

Кот отвечает протяжным «Мяяяяу», давая понять, что дело серьезное. 

В итоге нахожу в шкафу корм.  

— На, жри. 

Кот утыкается в миску, и я наконец-то могу сесть за стол и попытаться прийти в себя. 

— Васька... — обращаюсь к нему с тоской. — Почему ты такой? Неужели нельзя жить как нормальный кот? 

Тот не отвечает, сосредоточенно жуя. 

Голова продолжает трещать. Заставляю себя со стула встать. Ставлю греться чайник. На плиту, потому что электрического у деда нет. Точнее был. Я дарил. Но дед его продал. Даже не спрашивайте.  

Плетусь по коридору к ванной комнате. Щелкаю выключателем. И что? И ни хера! Дед. Конечно же, это дед. Он опять выкрутил все лампочки. Ну что за человек, а? 

— На памятник, блядь, копит... — шиплю, нащупывая путь обратно. 

Но тут же со всей дури бьюсь мизинцем ноги о дверной косяк. 

— Сука! — шиплю громче, хватаясь за ногу и прыгая на месте. 

Васька наблюдает за этим представлением из коридора, пристально вытаращив свои желтые глаза.  

С трудом добираюсь до кухни и хватаюсь за телефон. Включаю фонарик и, хромая, направляюсь обратно в ванную. Умываю лицо ледяной водой. 

На время смотрю. 

— Твою же мать! — вскидываю руки. — Мне же за Васей ехать! 

Но в таком состоянии за руль? Не смешите меня. Я вызываю такси, осознавая, что это единственный вариант добраться до нее живым.