Доктор Салима начала говорить мягким, успокаивающим голосом, медленно ведя Аят сквозь процесс расслабления. "Дыши глубоко, Аят... С каждым вдохом ты становишься всё более расслабленной..." ее слова плавно заполняли комнату, создавая атмосферу доверия и безопасности. Я наблюдал, как моя дочь постепенно погружается в состояние гипнотического транса. Ее веки медленно опустились, и она казалась такой спокойной, так далекой от боли и страха, которые я видел в ее глазах столько раз. В глазах моей маленькой Асии я больше ничего не увижу…какая-то мерзкая тварь лишила ее жизни.

Доктор Салима начала аккуратно вести Аят сквозь воспоминания той ночи, той роковой ночи, о которой мы так мало знали, но которая оставила такие глубокие шрамы на душе моей дочери и в моей.

- Вернись к той ночи, Аят... Позволь себе вспомнить, что произошло...

Я затаил дыхание, словно боясь нарушить хрупкую нить, которая соединяла Аят с ее подсознанием. В моем сердце бушевали страх и надежда — страх перед тем, что она может вспомнить, и надежда на то, что эти воспоминания принесут ей и мне облегчение.

Каждое слово доктора Салимы, каждый вопрос были наполнены заботой и профессионализмом. Я чувствовал, как тонкая нить воспоминаний начинает пробуждаться в сознании Аят, приближая нас к разгадке того, что случилось в ту проклятую жуткую ночь.

Сидя в углу кабинета доктора Салимы, я наблюдал за процессом, чувствуя, как напряжение сжимает мне горло. Мое внимание было приковано к Аят, которая под внимательным руководством доктора погружалась в еще более глубокий транс. Видеть ее такой уязвимой и одновременно сильной было для меня настоящим испытанием.

Когда доктор Салима начала аккуратно направлять Аят сквозь туман ее воспоминаний, я ощутил, как каждая клетка моего тела напряглась в ожидании.

- Расскажи мне, что ты видишь, Аят, — ее голос был мягким, но властным, пробуждая глубоко спрятанные воспоминания.

И тогда Аят начала говорить. Ее слова были прерывистыми, смешанными с дыханием и паузами, но то, что она рассказывала, заставило мое сердце остановиться.

- Мы... были у реки... я и моя сестра... но там был кто-то еще.... Женщина…и мужчина.

Ее голос дрожал, но она продолжала говорить, шептать. То хрипеть. Ей было страшно.

- Кто это был, Аят? — терпеливо спрашивала доктор Салима.

- Это была... Лами... Она позвала нас, сказала, что мы пойдем погулять у реки и она что-то важное расскажет нам… о папе, — произнесла Аят, и в тот момент мое существование словно разделилось на до и после. Лами. Не Вика. Все это время я жил с убеждением, что Вика имела отношение к трагедии, но теперь... теперь передо мной открывалась новая глава, переписывающая историю. Мне стало трудно дышать, глотать. Моя дочь продолжала говорить, но ее слова звучали для меня как издалека, сквозь пелену шока и неверия. Лами, которая всегда казалась частью семьи, частью нашей жизни. Она убила…Проклятая тварь Лами! Сука, которую я столько времени пощал…которая обводила меня вокруг пальца.

- Что за мужчина там был?

- Не знаю…Он почти ничего не говорил. Я только слышала как он топил Асию…он топил ее, потом бросился ко мне. Я пыталась убежать, но Лами схватила меня и швырнула. Я больно ударилась… и все… и темнота.

- Как звали мужчину?

- Я не помню…она не звала его по имени. Асия….Асияяяя…она утонула, они утопили Асию…папа…где мой папа?

- Тшшш, успокойся, Аят. Сейчас мы потихоньку будем выходить обратно.

Сеанс продолжался, но мои мысли вертелись вокруг одного — как я мог так заблуждаться? Какие еще гребаные тайны скрыты от меня?

С каждым словом Аят, всплывающим из глубин ее подсознания, моя уверенность в том, что я знал правду о той ночи, крошилась на моих глазах. Как вихрь, разрушающий все на своем пути, эти откровения переворачивали мое понимание прошлого. Казалось мою грудную клетку разворотило и сломанные кости рвали мою плоть на куски. Это было невыносимо. Я задыхался. Даже стакан воды не помог…мое горло полностью пересохло.

Мы вышли из кабинета доктора Салимы, и я вел Аят к машине, чувствуя, как на душе становится все тяжелее и тяжелее. Она шла рядом со мной, держась за мою руку, и в ее глазах я видел столько вопросов, на которые сам не мог найти ответов. По дороге домой Аят тихо спросила:

- Папа, ты найдешь Вику? Она вернется домой?

- Почему ты сказала Аллаена когда пришла в себя? Почему?

- Я проклинала Лами… я никогда не называла вику Аллаеной. Папа…где Вика? Она когда-нибудь вернется?

Ее голос был полон надежды и одновременно страха. Она знала, что Вика была важной частью нашей жизни, и теперь, когда ее невиновность становилась все более очевидной, желание видеть ее снова казалось таким естественным. Для нее…Но пока еще не для меня. Да…одно обвинение снято. Самое страшное из всех. А что делать с Азимом…с Али… с чужим ребенком?

Но руки женщины, которую я безумно и болезненно люблю не замараны кровью моей дочери.

- Все не так просто, милая, — ответил я, глядя на дорогу, но видя перед собой лишь туман. Казалось меня вснго раздирает на части. Лами мертва…Сука! Я бы убил ее сам снова и снова вспарывая ее гнилое нутро. - Мир, в котором мы живем, полон непредсказуемости. Я не знаю, где сейчас Вика, и не уверен, что она захочет вернуться.

- А ты бы хотел, чтобы она вернулась?

Да! Я бы хотел…какая-то трусливая, жалкая, ничтожная часть меня. Но переступить через ее измену, через мужиков, которые трахали ее тело. Я никогда не смогу с этим смириться.

- Нет…Вика – это наше прошлое. Наши пути разошлись.

Аят замолчала, уткнувшись лицом в стекло, и я знал, что она погружена в свои размышления, так же как и я. Мысли о Вике вызывали во мне апокалипсис. Я хотел ее, я жаждал ее, я хотел ощутить ее запах, ее волосы под своими руками, ее кожу, ее плоть своим членом. Я был раздираем между облегчением от ее невиновности и горем от потери. Горем от того, что ничего невозможно вернуть назад. Если бы я тогда вступился за нее, не поверил в ее невиновность она бы не сбежала с этим ублюдком.

***

Я переверну все в проклятом доме Лами я там камня на камне не оставлю. Кто этот мужчина? Кто этот сука который убил мою дочь? Если он жив – то смерть будет для него недосягаемой мечтой. Я раздеру его голыми руками, я буду грызть его зубами и отрывать куски его плоти. Я вырву ему сердце.

Дойдя до дома Лами, я остановился на мгновение. Дверь была закрыта. Насрать ни один замок не скроет от меня правды теперь. Я вышиб ее чертовой матери, так что щепки разлетелись. Внутри царила полумрак и тишина. Мои шаги эхом отозвались в голых стенах. Родня Лами поторопилась опустошить дом и продать все что в нем было. Разве что сам дом продать не смогли потому что он не принадлежал Лами, а был записан на Рамиля и отходил мне в случае его смерти.

Я начал перерывать все в доме. Каждый уголок, каждый ящик, каждая полка были тщательно исследованы мной в поисках малейшего намека или улики. Мои движения были порывистыми и беспорядочными, но каждый предмет, который я трогал, приближал меня к истине. Книги, личные вещи, даже старые письма – разорвать, выпотрошить, вывернуть наизнанку. Оно лежало все здесь, сваленное на пол. Все то, что оказалось ненужным. Весь ее хлам, вытрушенный из шкафов и комодов. С каждой находкой я чувствовал, как адреналин накатывает волной, но желаемого я так и не находил. В комнатах царил хаос от моих поисков, но я не мог остановиться.

Я уже собирался уходить, когда мой взгляд упал на небольшую книгу, зажатую между старыми альбомами на верхней полке. С трудом дотянувшись, я взял ее в руки и понял - это был дневник. Дневник Лами. Открыв его, я начал вчитываться в строки, написанные ее рукой. С каждой страницей моя тревога росла, а сердце билось все сильнее. "Твою ж мать," – мелькнуло в голове, когда я осознал, что держу ключ к разгадке. Мои пальцы пробежали по обложке, прежде чем я решительно раскрыл первую страницу.