Наследие Гибельного Дракона

Фарфоровый бак над раковиной полон – стоит повернуть рычажок, и вода вырывается озорным потоком. Закатав рукава, подставляю сомкнутые лодочкой ладони и умываю лицо. Но это не остужает колотящуюся в висках кровь. Утершись полотенцем пахнущим слабым запахом лаванды (тетя явно ждала меня, даже вода оказалась достаточно теплой), выхожу, не став бросать даже мимолетный взгляд в зеркало. Я и так знаю, что увижу: растрепанные волосы, лихорадочно-блестящие глаза на бледном лице, при взгляде на которое не верится, что я связана с фамилией Сантьяго кровными узами. Единственное, кажется, что было общее – силуэт фигуры и коричневые крапинки в зеленых глазах.

– Теть, я...

– Садись, садись.

Она начинает хлопотать вокруг меня, пододвигая корзинку с выпечкой ближе и наливая ароматный чай в чашку – ярко-синие птички под золотым ободком вспархивают у меня перед глазами: стоит сесть, и чашка приземляется на блюдечко с таким же узором.

Горло сдавливает спазм – будто молча протестуя против моего намерения сказать все и сразу.

– Говори, детка, – тетя мягко касается плеча, ставя передо мной пирожное. – Твое любимое.

Она подмигивает мне, кивнув на корзиночку с воздушным кремом, украшенную птичками – такими же синими, как на чашке и у тети в волосах, в тон ее легкому платью.

Улыбаюсь в ответ, заметно расслабляясь. Мне не нужно втискиваться в свои туфли, не нужно притворяться. Я же не дома. А у тети, женщины, что любит пить чай по поводу и без, экспериментируя со вкусами, десертами и подачей. Мама считает, что ее домашние сладости пошлые, так как их невозможно есть с достоинством леди – она признает только геометрически правильный паркин-кейк [имбирный пирог из овсянки и черной патоки], который можно разрезать на дольки и нанизать на вилку.

Беру корзинку и откусываю верхушку с глазурной птичкой, у нее привкус с кислинкой. Голубика.

– Мама ведь написала тебе письмо, – начинаю издалека: мне нужно знать ее реакцию. Чтобы морально подготовиться к предполагаемому ответу.

Тетя Иви морщит нос.

– У Изи, как всегда, шоры на глазах. Даже я вижу, что ты не в восторге от того, что она учудила. Как можно было сосватать тебя без твоего согласия? И еще так гордо это расписывать, будто она самый настоящий королевский оракул! А на деле разглядела любовь там, где ее нет. А все в угоду собственных амбиций. И возможности загнать тебя в рамки, куда более жесткие, чем есть!

Поднимаю глаза: на лице у тети такое серьезное и решительное выражение – оно прибавляет ей несколько лет.

Неопределенно передергиваю плечами, поспешно пережевывая тарталетку из песочного теста. Запив сладость во рту чаем, с горьковатым привкусом апельсиновой кожуры, с жаром подхватываю:

– Да! И поэтому я хочу поступить... – перехожу на шепот, – в академию Таомаир...

– Ух-м, – тетя откидывается на стуле, внимательно посмотрев на меня. Замираю, пытаясь выглядеть непреклонно и несгибаемо: вздернув подбородок, смотрю ей прямо в глаза, хотя внутри сжимаюсь, словно испуганная мышка.

Тетя закусывает свою ало-красную губу (еще одно отличие от мамы: пудру не любит, а я яркие цвета помады – да), и только потом поддается вперед.

И задает всего три вопроса:

– Есть особый талант?

Мотаю головой.

– Собираешься попытать удачу, козырнув тем, что твой дядя ректор?

Очередное молчаливое «нет».

– Тогда скажи, что...?

Но третий вопрос она не успевает озвучить до конца. По коридору проносится бодрое: «Мама, я дома»! А после к голосу Уилла прибавляется совсем другой, не принадлежащий моему кузену.

– Здравствуйте, сеньорита Сантьяго.

Голос, от которого хочется спрятаться под стол.