«Моя жизнь в твоём Рождении…» — шёпот вихрем отскакивал от камня и тёк вместе с кровью по жилам стен.

Неспешно ступало Дитя по узкому черному коридору, не видя ничего, касаясь стен, чтобы не оскользнуться на мокром полу и не упасть. Ноги ослабели, руки словно покрыла твёрдая корка, но оно шло вперед, задыхаясь, мечтая о глотке воды. Стены, которых касалось Дитя, дрожали. Биение сердца слышалось за толщей тёмного коридора. Оно гоняло кровь по жилам этого черного камня.

Вскоре Дитя почувствовало дуновение холодного ветерка и заторопилось вперед. Наконец, узкий коридор закончился, и оно вошло в огромный пустынный зал с уходящей вверх лестницей посередине. Лестница была столь длинна, что Дитя не разглядело ее конца.

«Иди ко мне, Дитя… — услышало оно шёпот, прилетевший сверху, но не смутилось и не испугалось. – Возьми меня за руку и прими дар мой – я даю тебе Жизнь… Возьми меня за руку и Родись… Родись в иной Жизни, в ином теле, я дарую тебе новое Имя… Гибель твоя станет твоей Жизнью. Ты сошла в свой гроб и была сожжена. Возьми меня за руку, Восстань, и пепел станет твоей кровью, ветер – кожей, голос мой – глазами, песнь моя – твоим голосом, я – твоей Колыбелью…»

Дитя медленно подошло к лестнице и начало подниматься, но ступени были столь высоки, что ему приходилось цепляться за следующую ступень изуродованными ослабевшими руками, подтягиваться и стараться не оступиться – вниз сильным потоком текла алая кровь.

Открыв глаза, Дитя зажмурилось — слишком ярким был свет. Едва оно пошевелилось, тело отозвалось сильной болью в костях. Бок завыл, горло словно начало трескаться.

Оно увидело тень человека. А впереди — далеко простирающее беснующееся войско. Тёмное и кипящее, словно патока.

«Я Ишмерай Алистер Праций, — чудился Дитю торжественный ясный девичий голос. — Я пришла сюда с востока, с юга и с севера. На этой земле бился мой великий предок, Атариатас Рианор. Моя мать выпустила всю свою мощь против вас, чтобы подарить Архею мир. И подарила. Но чёрная воля Нергала снова направила вас уничтожать мои родные земли. Земли миллионов жителей. Вы явились в Атию за мной, моими сёстрами и братьями. Потому что мы Рианоры. Мы единственные, кто способен принести вам смерть. Теперь я здесь. Не для того, чтобы убивать или воевать. А чтобы освободить вас от чёрной воли вашего хозяина, который мучает вас веками и тысячелетиями. Присягните, и узнаете покой. Ибо я поведу вас в рай! Присягните! Не мне, а жизни по ту сторону тьмы! При свете солнца! Или возвращайтесь к своему господину и сообщите ему, что Рианор идёт в Иркаллу. Чтобы в её чёрные коридоры заглянул луч Шамаша и одел её мёртвый камень в золото жизни!..»

Оно услышало голоса, смутно знакомые, приглушенные, раздраженные. Кто-то тихо ругался, и Дитя закрыло глаза вновь – боль давила на них, голова его наливалась болезненной свинцовой тяжестью.

— Я не намерен сидеть в Аргосе, пока все аннабцы не придут и не сожгут остатки Авалара!

— Сударыня Алистер и ты, Сагдиард, ранены. Сударыня и вовсе без сознания целые сутки. У нее повреждено ребро, пальцы ног. Ты разве не видел, какие у нее раны?! И ты не многим лучше нее!

— Ты видел, на что она способна, Амиль, поэтому больше ничего не боишься, верно? – голос стал угрожающим. – Ты полагаешь, теперь она может уберечь тебя от любой беды? Не она должна уберегать, её нужно защищать и лелеять…

— Ты будешь защищать её, Сагдиард? Что ж, ты прекрасно защитил её. Вместо того чтобы попытаться вытащить её из тюрьмы, ты сам угодил в темницу, едва не погубив и себя, и ее…

Дитя ни слова не поняло из этого разговора, оно не уловило и толики смысла из сказанного. Но ему не нравился этот разговор. Звучание этих голосов больно задевало. Ему захотелось, чтобы они навек замолчали.

Дитя с силой закрыло уши ладонями и уткнулось лицом в одеяло, пропитавшееся горьковато-сладким запахом. Запахом человека, который долго лежал на этом одеяле. Чужим запахом.

Дитя услышало чей-то голос, светлый, словно этот день. Оно тяжело повернулось на бок и, собравшись с силами, медленно село. Кровь захлестнула его голову, шепот оглушительным ветром налетел на нее.

«Враг… враг, Дитя!.. Рядом с тобою враг!..»

Рядом с ней сидело странное существо – с белой кожей и ослепительно белыми волосами. Оно дотрагивалось до него, но когда Дитя поглядело ей прямо в глаза, существо отпрянуло с тихим вскриком и затихло.

Вдруг что-то большое, сильное и теплое налетело на него, сгребло его и сдавило так сильно, что оно не могло двинуться. Человек, что-то беспорядочно восклицавший, брал его за руки, касался его лица, пытался прижать его к себе, но Дитя отстранялось, отворачивалось, ни слова не понимая из того, что ему говорили. Человек был израненным, с кровоподтеками, ссадинами и крупными ранами, но он был большим и сильным. Странное тепло вдруг коснулось сердца и поднялось к безмолвному горлу.

Дитя отвернулось и, тяжело поднимаясь, медленно отстранило от себя его руку, пытавшуюся удержать.

«Кто этот человек, что смеет дотрагиваться до тебя, Дитя?.. – зашептал ему ветер. – Ты неприкосновенна! Накажи его…»

Дитя оглядело местность тяжёлым взглядом. Здесь было много людей, сильных и вооруженных. Они застыли, глядя на Дитя с опаской, словно готовясь к чему-то.

«Ишмерай!..» — принёс ей ветер странное слово, смутно знакомое, но непреодолимо чужое. И противное.

Дитя почувствовало, что его загнали в ловушку эти люди. Ему хотелось выбраться. Но куда оно пойдет? В какую сторону? Что-то билось внутри отчаянной бурей и говорило, что оно должно остаться здесь, с этими людьми, и пойти туда, куда пойдут они.

«Кто я?... – шепнул голос, вплетаясь в его разум нежным светом, разгоняющим туман. – Зачем я здесь?..»

«Накажи его!..»

Когда человек приблизился слишком близко, Дитя зарычало. Оно медленно пошло на человека, сжав кулаки. Из груди вырывался страшный гром, её заволокло жаром и огнем. На языке почувствовался вкус крови. Человеческой крови. Оно медленно подняло руку к человеку, направило на него и резко распахнуло пальцы, раскрыв ладонь. Человека подбросило вверх, назад и с силой придавило к земле.

Вопль, полный отчаяния, ужаса и горя пронзил её сердце и разум. Одно единственное слово «нет», исполненное невыразимой боли, лишило его сил, и Дитя рухнуло на колени.

…Ишмерай распахнула глаза и поняла, что сидит на боку на холодной земле, а колени раскалываются от боли. Грудь сдавливало сильное жжение.

Девушка подняла голову и увидела, что Александр пытается подняться с земли, но каждая попытка отзывалась мукой. Атаргата и Амиль, подбежавшие к Александру, глядели на нее с ужасом.

— Что случилось? – хрипло выдохнула она.

Увидев Ишмерай, он тут же сел и протянул к ней руку, но Амиль несдержанно выдохнул:

— Сагдиард, осторожно!

Ишмерай, готовая взять Александра за руку, обнять его, застыла, горестно поглядела на Амиля, на Александра, на атийцев, взявшихся за оружие, и на свои руки, изуродованные черными линиями руки.

— Это сделала я? – выдохнула она, впившись в Амиля горьким взглядом.

Амиль неуверенно кивнул.

Прерывисто вздохнув, девушка поднялась на ноги, и, будучи вне себя от ужаса, горя, растерянности, держа свои страшные, изуродованные руки на весу, боясь дотрагиваться ими до чего-либо, на негнущихся ногах побрела прочь.

— Ишмерай! – воскликнул Александр, но девушка отшатнулась от этого зова, словно голос этот пребольно ударил её.

— Подошди! – остановила его Атаргата, не позволяя ему приближаться к ней.

Ишмерай брела, проламываясь через лес, не ведая, зачем и куда идет. Она почти не чувствовала боли. Она чувствовала лишь ужас, растерянность от непонимания, что происходит с нею и почему она набросилась на дорогих ей людей.

Спускаясь по пригорку, она рухнула на колени на грязный талый снег перед большой лужей и, задыхаясь, поглядела на свои черные руки. Она помнила, что делала этими руками, как выжигала сердца, глаза, как лишала их жизни, не задумываясь над тем, заслужил ли тот человек подобного конца. Сколько жизней и судеб она погубила, сколько матерей, отцов, жен, детей сделала несчастными!