Я сделаю это сама

На следующий день меня разбудили – громко и бесцеремонно.

- Поднимайся, болезная, Евдокия пришла тебя посмотреть, - сообщила Пелагея.

Какая там ещё Евдокия? Кто это и зачем?

Но если старичок-бурундучок был прав, то мне нужно срочно разбираться, кто тут есть кто, кто главный, кто последний, и как они вообще здесь живут. И ещё злобная Ортанс, у которой к погибшей Женевьеве какой-то немалый счёт. Если прямо спросить – не расскажет ведь ничего, ещё воспользуется тем, что я ни в зуб ногой в происходящем, и навесит на меня вдвое больше, чем той Женевьеве причиталось. Поэтому нужно как-то… с осторожностью, в общем.

На душе было черным-черно. Я говорила себе, что Женя – взрослый мужик, и Лёша – тоже взрослый мужик, и они справятся. Они умеют решать проблемы, оба.

Но я-то как буду без них?

Я продолжала рационализировать, что если Женя уже дошёл до того, что изменяет с моей же помощницей и не скрывается, то было бы только хуже. И Лёша давно уже живёт сам. Так что я легко могла бы остаться в одиночестве и там – просто в одной реальности с мужем и сыном. С Лёшкой бы перезванивались изредка, с Женей встречались утром и вечером – и то если бы он не пошёл от меня к какой-нибудь юной красотке, а я б не стала держать. Это тридцать лет назад держала бы, а сейчас… нет.

Вот, значит, Женя, и не держись за прошлое. Уже как вышло, так вышло.

Заглянула Марья – и я смотрела на неё более внимательно, раз она при той Женевьеве с младенчества, и всю жизнь тоже потом вместе. Конечно, можно рискнуть, довериться, и расспросить – но вот нужно ли, или я как-нибудь обойдусь? Потому что всяко правильнее будет не привлекать внимания к своему незнанию.

Но ведь я уже начудила тут, так? Может быть, хуже не будет?

- Чего там копаетесь? – спросила из-за печи Пелагея. – Шевелитесь обе, что ли, ведающая ждать не станет.

- Раз ведающая, то должна ведать, что быстро у меня сейчас никак не выйдет, хоть лоб расшиби об эту вашу печку, - заметила я.

Судя по всему, сгинувшая Женевьева была не из самых простых, и может позволить себе покуражиться. Хоть бы и самую малость.

Но поднялась, при помощи Марьи натянула башмаки, провела пятернёй по лохматым волосам.

- Идёмте, госпожа, целительница ждёт, - сказала Марья.

Оказывается, та, кого назвали Евдокией, ждала ещё в одной комнатке – сколько их тут, маленьких и довольно-таки ухоженных? Полосатые половики, кровать с кучей подушек, у стены сундук – большой, хозный, окованный полосами металла. У окна лавка, и на той лавке женщина в чёрном, и с чёрным же платком на голове, одни глаза и сверкают – синие, яркие. Если по лицу судить – то моя ровесница, или немногим помладше.

- Доброе утро, - кивнула я ей.

Марьюшка тоже что-то пробормотала из-за моего плеча.

- И тебе доброго дня, болезная, - кивнула местная врачевательница. – Садись. А это что ли ближняя твоя?

- Сестра моя молочная, - кивнула я, - ближе Марьюшки у меня никого не осталось.

Марья улыбнулась, да так радостно и счастливо, что я мгновенно поняла – правильно сделала, хорошо, так и надо.

- Ладно, пускай остаётся тогда.

Я села на лавку возле Евдокии и украдкой глянула на неё – лицо у неё странное какое-то, очень уж неподвижное, только глаза и шевелятся, будто маска надета. А с виду – нет, лицо как лицо, на том лице всё, что должно быть у человека. Платок повязан на голове плотно, только вот кудряшки светлые, непослушные наружу всё равно лезут – торчат кончики, а возле ушей так и завитки. Ладно, не до неё сейчас, а до того, что она со мной может сделать.

- Голова болит? – спросила Евдокия.

- Кружится немного. И вижу неважно, - резкость плохо наводится.

- Спиной повернись и глаза закрой.

И принялась ощупывать мою голову кончиками пальцев. Сухими, твёрдыми, тёплыми. Спустилась сзади на шею, обтрогала каменные мыщцы, и как вопьётся в них пальцами! Я взвыла, потому что больно, да и подскочила, наверное.

- Сиди, не подскакивай, - говорила Евдокия. – Плечи как камень, разве такие плечи должны быть у женщины? Мягкие, белые, нежные.

- Такие и были, - вступила Марья. – Пока госпожа жила, как госпожа, а не как несчастная узница. А в Бастионе не до мягкости, там бы выпустили, а всё прочее заново наживём.

- Не до жиру, быть бы живу, - согласилась Евдокия. – Скажу Пелагее, чтоб в бане сегодня хорошенько тебя попарила. А сейчас терпи.

И принялась разминать мне те самые каменные мышцы. Я уже была предупреждена и терпела, не вопила. Но было больно – так больно, что местами я просто разевала рот и дышала, и даже слёзы показались.

- Сейчас пойдёшь и ляжешь обратно на небольшое время, чтобы не застудить. Скажи, ты вчера почему со ступенек упала?

Вот так вопрос. Я до сих пор помню ощущение прикосновения двух рук к спине сзади.

- Потому что кто-то помог. А кто – я в тумане не разглядела.

- В таком тумане себя-то не очень разглядишь, - согласилась Евдокия. – Ходи осторожнее, поняла? И Марья твоя пусть приглядывает. От второй-то толку нету, как я погляжу.

- Да какой там толк, не напакостила бы, - замахала руками Марья.

Евдокия завершила массаж, стряхнула руки каким-то особым жестом и повела ими вокруг меня – головы, плеч, тела. Я уловила краем глаза золотой блеск, осторожно глянула… ну ничего ж себе!

От рук врачевательницы струился свет – золотистый, мягкий, он приятно обволакивал, и там, где он был, боль уходила. Брала и уходила, без остатка. У меня прямо рот раскрылся.

- Что ли первый раз увидела? Да не может такого быть, - усмехнулась Евдокия.

- Первый, - ошеломлённо произнесла я.

- Если ты ведающая, то это с самого рождения бывает, к твоим годам уже матёрая ведьма должна быть.

- Да какая там ведьма, ты о чём?

- Раз заметила. Заметила ведь?

- Да, - согласилась я.

- А раз видишь – то и можешь тоже. Если тебе столько разного выпало в последние месяцы, да ещё и головой вчера ударилась – всякое может выйти, и такое тоже. Спало- спало, а тут вдруг проснулось.

- У госпожи в детстве были способности, - тихо сказала Марья.

- А потом куда пропали?

- Не знаю, - вздохнула та. – Господин граф, батюшка госпожи, всё говорил, что негоже простецу мага в жены брать, может и отказаться. А он очень уж хотел, чтобы госпожа за маркиза дю Трамбле вышла.

- Но силы-то – они или есть, или нет, это как рука или нога, - покачала готовой Евдокия.

- Значит, господин граф придумал, что сделать с той ногой. Или рукой. Потому что в замужней жизни госпожа магом не была, - упорствовала Марья.

- Поглядела бы я на того графа, да далековато он, по всему выходит, - усмехнулась Евдокия.

- На небесах он, а то и ещё где, - Марья перекрестилась.

- И креститься иначе нужно. Вот, смотри, как правильно, - и Евдокия показала, я тоже посмотрела и попробовала.

Получилось.

- Спасибо тебе, - серьёзно сказала я Евдокии. – Что ты хочешь за помощь?

- Сочтёмся. Сейчас с тебя брать нечего, а вот после, глядишь, и появится, - усмехнулась та, поднялась и сказала Марье: - На руки мне полей, да пойду я.

- А обед? – изумилась Марья. – Звали уже.

- Ладно, уговорила, - снова усмехнулась та. – И обед.

А я крепко задумалась – что это такое я видела, и какие такие силы были в детстве у сгинувшей Женевьевы, а теперь вдруг есть и у меня.