Мой ноябрь. Вечер.
Вечер воскресенья...
Знаю, что сегодня снова не усну. Но зачем-то всё равно ложусь в кровать. Знаю, что чёрный бархат гроба-квартиры снова залоснится от тускло горящего за окном фонаря, свет которого едва просочится сквозь голые ветви тоскливых тополей и застынет печальным отблеском на холодном стекле.
Не усну. Снова оставшись один на один с собой. С неотвязными одинокими мыслями, что без спроса, точно Борей-психопат, вышибут дверь сознания, ворвутся в черепную коробку и оккупируют её. Я, конечно, всеми силами буду сопротивляться, но внутренний голос шепчет, что всякая попытка противостоять такому неуловимому явлению как мысль окажется совершенно тщетной. Бестолковой.
Не усну. Снова в муках, которыми окропило уставшую душу, стану беспрерывно думать о тех, кто не со мной. Одним желая покоиться с миром, других — проклиная за предательство, а за кого-то молиться.
Молиться... О светлом... В темноте... Молиться, будучи поглощённым тоской, но раскалывать ядро этой тоски, заполняя пустоты надеждой...
***
Среди ночи выходить в подъезд перекурить. Стойкому запаху жареной рыбы не перебить моего фиолетового «Мальборо». Кому вздумалось жарить рыбу в три ночи? Неужели жор настолько напал? А может, кто-то тоже не в силах уснуть? Что если он так же одинок и за жаркой просто-напросто спасается от разрывающего нутро чувства?
Сидеть в подъезде на корточках. Докуривать уже третью. Не желать идти домой — возвращаться в этот сырой лоснящийся обитый чёрным бархатом гроб. Тупо нашёптывать свои стихи:
«...Чтиво всуе пропадёт.
Мёртвый опостылый автор
В пустоте себя найдёт,
Ночь склоняя к брудершафту...»
И скрипя зубами всё же войти в квартиру. В эту черноту, что проглотит меня, не соизволив поперхнуться. Цикл тяжких мыслей, которые сгрызут мозг до основания, продолжит свою спираль, набирая всё бо́льшую скорость.
Наступит понедельник. Утро.
(продолжение следует)
