Пороки. Мир в серых тонах

Я сидел, задумчиво гипнотизируя бутерброд. Есть хотелось нестерпимо, но сейчас только три часа ночи - до конца смены ещё долго, а другой еды у меня с собой не было. И бутерброд только один – дома, как назло, закончился хлеб.

Если вы не понимаете моих сомнений, то вы ничего не знаете о работе на «телефоне доверия». Рядом с каждым рабочим местом стоит специальная ёмкость. Если зазвонил твой телефон, ты обязан немедленно выплюнуть всё что у тебя во рту и ответить. Звонящий может передумать в любой момент, пока ты дожевываешь свой обед или глотаешь кофеёк.

Три часа – начало пика самоубийц. Нет, поймите меня правильно, если вы посмотрите статистику, две трети самоубийств совершаются в светлое время суток. Ключевой тут глагол. Совершаются. А время с трёх до пяти утра – тягучее, серое, депрессивное, когда организм уже истощён тяжелыми мыслями и бессонницей; это время, когда люди чаще всего думают о самоубийстве. И звонят, например, по телефону доверия. А тут я, жую свой единственный бутерброд. Который немедленно нужно будет выплюнуть… От сомнений меня избавил звонок. Натренированным движением я тут же схватил трубку и мягко сказал:

– Здравствуйте! Телефон доверия, меня зовут Иван, - регулярное враньё. Никакой я не Иван, а вполне себе Анатолий. Но а) приветствие и представление должны быть короткими и б) для тебя же безопаснее никогда не говорить настоящее имя. Бывали случаи, когда клиенты влюблялись в консультанта и пытались его потом преследовать. А бывало и похуже… Чем меньше о тебе знают, тем сложнее тебя вычислить, даже в небольшом городе. Такое, конечно, редкость, но какое тебе дело будет до статистики, когда эта неприятность произойдёт с тобой?

– Здравствуйте, Иван! – голос женский, молодой, расстроенный, - можно с вами поговорить?

– Конечно! Как вас зовут?

– Меня зовут Карина

Практика показывает, что звонящие редко представляются настоящими именами. Но Карина так Карина, не Пётр I (и такое бывало!) – и на том спасибо.

– Карина, о чём вы хотите поговорить? – продолжаю говорить мягко, в меру энергично и дружелюбно. Знаете, как это сложно? В начале беседы твой голос должен быть максимально нейтральным и чуть заинтересованным. Будешь излишне бодр – можешь смутить, излишне дружелюбен – разозлишь, напорист – испугаешь… Потом, когда станет понятна проблема звонящего, произойдёт подстройка и станет ясно, какую эмоцию нужно дать в голос (хотя чаще всего она приходит сама собой). А в начале очень трудно. Особенно в три часа ночи, когда перед тобой последний и единственный бутерброд. Я убрал его в стол, чтобы не отвлекал.

– я… - повисла долгая пауза. Было слышно, как она тяжело дышит и пытается выпустить на волю непослушные слова. Я уже было открыл рот для наводящего вопроса, но Карина всё же смогла закончить фразу, – муж меня бьёт.

И столько слышно было боли, стыда и отчаяния, что сразу стало понятно – это не розыгрыш и не ложный звонок от скуки. Я внутренне застонал: домашнее насилие – мой нелюбимый тип звонков. Во время консультации ты должен быть больше профессионалом, чем человеком, работать с эмоциями клиента, а не увлекаться своими. У меня же, в силу пола, возраста и воспитания, при беседах с отчаявшимися запуганными женщинами возникали отнюдь не профессиональные желания. Например, найти этого м**ка, который бьёт жену на глазах у детей, и окунуть его башкой в унитаз. И нажать на слив. Спасало только то, что иногда жертвы домашнего насилия были не такие уж и жертвы. Иногда сами провоцировали скандалы, иногда им было куда уйти, но они оставались из-за привычки или страха. Тогда мне становилось не так их жаль, и получалось беседовать более отстранённо и как специалисту, а не как взбешённому Дон Кихоту.

– Карина, так иногда случается… Вы можете рассказать мне всё, что хотите.

Если бы я тогда знал, ЧТО услышу, и как это повлияет на меня, я бы, наверное, не был так щедр со своими предложениями.

– Иван, спасибо… Я просто не знаю, кому я ещё могу рассказать. Отца я не знала, меня воспитывала только мама. Даже бабушек и дедушек не было. Мама умерла два года назад, и я теперь совсем одна…. – было слышно, как она плачет.

– Карина, примите мои соболезнования, - теперь мой голос был правильным. Не нейтральным, а сочувствующим и немного глухим, с отражением чужого горя.

– Спасибо… Вы знаете, с этим я уже почти справилась. В то время мы как раз встречались с Владом, тогда ещё будущим мужем… Он меня очень поддерживал… Был ласковым, внимательным, заботливым. Что ещё нужно молодой осиротевшей студентке? Я училась на третьем курсе, и только-только нашла подработку. Он настоял, чтобы мы съехались, и чтобы я ушла с работы. Вы знаете, был только один случай, который мог бы подготовить меня ко всему, что будет потом… Ко мне однажды подошла женщина, лет тридцати. Сказала, что она жена Влада. Кричала на меня, потом плакала. Сказала, что он её бьёт, и меня будет. А я её тогда спросила: «А почему же ты тогда от него не уходишь?» - а она посмотрела на меня, так тяжело… и сказала, что я сама пойму. А я тогда подумала, что может и бьёт, но это потому что она истеричка, и её он не любит. А меня – любит, и никогда не обидит!

– Вы рассказывали ему об этом случае?

– Да. Помню, он очень разозлился тогда. Сказал, что это его бывшая жена, и чтобы я не брала это в голову.

– А вы?

– А я и не брала… Тогда вообще было всё как в сказке: пришёл прекрасный принц и спас красавицу от всех бед. Он же меня на десять лет старше, все подружки со студентами встречаются, а у меня – взрослый мужчина. И замуж зовёт. А мне было так одиноко… Я быстро согласилась, на всё. И с работы уйти, и переехать. И квартиру продать, в которой мы с мамой жили. Деньги ему отдала, не задумываясь – была уверена, что он точно лучше меня сможет ими распорядиться.

– А что было потом?

– Потом ещё какое-то время был сплошной медовый месяц. Секс несколько раз в день, из постели я только в институт вылезала. Он ворчал, что теперь мне учёба без надобности, но тут я не уступала – мама очень хотела, чтобы я получила образование. Хотя он всё равно добился своего. Я забеременела, мне пришлось брать академ, и я так и не вернулась в институт с тех пор, - к эмоциям добавилась звенящая в голосе тоска. У меня мурашки по коже побежали, до того это было осязаемо. А Карина продолжила:

– Я была очень рада беременности. Сейчас понимаю, что он – не особенно. Ему только нравилось, что теперь я редко появлялась в институте – у меня был сильный токсикоз. И совсем перестала общаться с подружками – они его всегда раздражали. Подруг я в общем-то понимаю, у них была своя жизнь – тусовки, сессии, поклонники. Им не были интересны тошнота и опухшие ноги… А ещё тогда у нас с мужем прекратился секс. Совсем. Влад сказал, что беременным вредно, а я не спорила. Для меня вообще всё, что он говорил, было истиной в последней инстанции. – Она тяжело вздохнула, очевидно осуждая себя за наивность. – А потом, когда я была на середине срока, началось…

Я физически чувствовал, как ей тяжело говорить.

– Карина, вы можете рассказать только то, что действительно хотите и готовы сейчас.

– Нет-нет, я хочу… я действительно хочу это рассказать! – она преодолела волнение и продолжила, – я узнала, что он мне изменяет. Мне его друг рассказал. Вот просто пришёл в один «прекрасный» день к нам домой, когда Влада не было, и рассказал. Не знаю, зачем он это сделал. Я ему не поверила, ни на секунду. И когда Влад вернулся, пошутила на эту тему. И знаете что? Он даже отрицать не стал. Спокойно сказал «ну да, мне же надо удовлетворять свои потребности, а ты к этому сейчас не готова». И сел ужинать, включив телевизор. Я тогда впервые на него разозлилась, начала плакать. Мы сильно поругались. А потом он меня толкнул. Я упала и ударилась спиной, так, что искры из глаз посыпались. Влад посмотрел, равнодушно так, и сказал «какая ты неловкая. Живот растёт, скоро совсем как корова будешь. Аккуратнее надо».