Сердце Волка

Вера

После обряда Никита изменился. Ночью он не спал, утром вместо разговора за завтраком отделался кивком. Он стал настороженнее и сосредоточеннее. Его состояние передалось мне. Ощущение было такое, словно небо затянуло тучами, и воздух сгустился в ожидании грозы, хотя на самом деле светило солнце.

После завтрака Никита попросил меня остаться дома, да и сам никуда не уехал. Мастерил, красил, чинил — и все поглядывал по сторонам. Не нравилось мне это.

Чтобы отвлечься, я стянула с чердака книгу «Люди на болоте». Только залезла на подоконник почитать, как через занавеску заметила в тени сливы здоровенного детину. Он стоял неподвижно, словно высеченный из дерева, и разглядывал мой дом.

Я осторожно слезла с подоконника, прошмыгнула на кухню и вылезла во двор через окно, чтобы детина меня не заметил. 

Никита накидывал скирду. Увидев меня, он отбросил вилы и в один прыжок оказался рядом.

— Что? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

— За нами следят, — прошептала я.

— Где?

— Там, за калиткой, у сливового дерева.

Никита медленно втянул носом воздух и направился в сторону улицы. Я — хвостом. 

Волк обошел дом, перемахнул через соседский забор, на этом этапе я отстала. Преодолев последние метры стремительными прыжками, Никита бросился на незнакомца и повалил его на спину. В ответ тот замахнулся огромным кулачищем. Мой Волк ловко отпрыгнул в сторону и принял стойку боксера, готового к бою. Легко, как на пружинках, он перемещался с места на место, готовый мгновенно нанести удар.

— Ну, Волчара… — проскулил бугай, отряхивая штаны.

— Сам напросился! — ответил Никита.

Еще прыжок — и Волк уже обнимал парня. Здоровяк, улыбаясь, похлопывал его по плечу, стараясь контролировать свою силу.

— Я, как только про тебя узнал, сразу сюда! Надолго приехал? — спросил здоровяк.

Никита глянул в мою сторону. Я все еще стояла за забором.

— Не знаю… А ты как? Как Машка?

— Только при ней так не говори, она на Машку обижается. Восемь лет от роду, а характер! Слушай, давай мы вечерком к тебе на шашлычок, лады? Овечку не пожалею! Ну как? На Катьку посмотришь!

Волк колебался.

— Ты же знаешь, что происходит.

Бугай кивнул косматой головой.

— Наслышан. Но мне-то что? Я с людьми в мире. Я бы даже сказал, весь мой мир заключен в одном-единственном человеке. Я свой выбор сделал, твой отец при этом присутствовал.

Никита улыбнулся.

— А знаешь, приходи! И вправду, чего это я… Давай, буду рад вас видеть!

Здоровяк ушел. Вместо того чтобы пройти во двор через калитку, Никита в один прыжок перескочил забор, за которым стояла я. «Вот так вот, девочка!» — словно услышала я его слова.

Прихватив топорик, Никита пошел к навесу, под которым были сложены дрова. Я — следом. Села у забора, обхватила колени руками. 

Волк выбирал березовые поленья, ставил торцом на колоду, а потом — жах! — и полено разлеталось на два. Никита собирал дрова, иногда, насвистывая, подбрасывал их в воздух, и снова брался за топор. Я улыбалась.

— К нам гости? — спросила я, когда шесть или семь поленьев пали под топором.

— Ага, — ответил Никита, подтвердив тем самым, что я приглашена. 

Для наших сложных отношений это было огромным прорывом.

— Как ты уже поняла, — продолжил Волк, — этот детина не следил за нами, просто не рискнул зайти во двор без приглашения — зверодухи чтут чужую собственность.

— Он зверодух?! — я выпрямилась. — Но не Волк?

— Какой из Медведя Волк, — улыбнулся Никита и замахнулся на следующее полено. — Но он особый Медведь. Ушел из семьи, чтобы жить с человеком. У зверодухов, а тем более Медведей, такое редко случается.

Я слушала, разинув рот.

— Он влюбился?

Топор застрял в полене. Волк с усилием вытащил его.

— Нет, — ударил снова. — А что, все вертится вокруг любви? — теперь куски разлетелись так далеко, что один едва не задел меня. И что-то вдруг потускнело в Волке. Он воткнул топор в пень и ушел.

После захода солнца мы развели костер, на окраине сада, у огорода. Ласково потрескивали поленья, искры улетали в черное небо. Звезды висели гроздьями.

Когда я принесла тарелку со свежими огурцами и редисом, гости уже расположились возле костра. 

Катя оказалась молчаливой, сосредоточенной — слишком взрослой для восьми лет, а Медведь был до жути словоохотлив. Едва присев к костру, он рассказал историю знакомства с Катей.

Пятнадцать лет он прожил в лесу со своей семьей. Однажды зимой, измученный голодом, он выбежал из берлоги в поисках пищи. Была метель, не видно ни зги. Он испугался человека с ружьем и случайно убил его. Рядом с тем человеком, уже мертвым, он нашел пятилетнюю Катю.

У меня от этой исповеди мурашки побежали по коже. А Катя спокойно выслушала историю о безумстве Медведя и убийстве близкого человека. Для нее слово «испугался» было достаточным оправданием.

— Тимоша случайно убил моего папу, потому что еще не умел себя контролировать. Голод у зверодухов не то что у людей. Он сводит с ума, — разъясняла Катя, ковыряя палочкой в костре. — Но настоящим зверем в этой истории оказался вовсе не Мишка, а бабка-ворожея, которая развлечения ради сказала жителям деревни, будто бы на меня навели порчу. Так что не зверодухи, а люди оставили меня замерзать на улице. Тогда Тимоша забрал меня к себе и до весны я жила у Медведей — которые больше, чем любые другие зверодухи, избегают общения с людьми. Это отец Никиты помог Тимоше убедить его семью принять меня. А потом, когда метель утихла, Медведи пристроили меня в другую деревню. Тимоша поселился рядом, чтобы приглядывать. С тех пор зверодухи — моя семья.

Несколько секунд вокруг костра царила тишина, только потрескивали угли и пищали комары, прорываясь сквозь дым.

— Ладно, ребята, у этой истории счастливый конец, — прервал молчание Никита. — Смотрите, какой ужин у нас получился! Налетай!

Мы с Катей клали куски мяса на ломти хлеба и с упоением уплетали «бутерброды». Никита с Тимошей зубами стягивали с шампуров крупные куски. 

Мы ели шашлыки вприкуску с хлебом, испеченным в деревенской печке. Макали в соль печеную картошку, выращенную здесь же, за домом. Пили квас, настоянный на зернах. 

Я насытилась быстро, легла, подперев щеку кулаком, и сквозь языки огня наблюдала, как Волк игрался с Катей — словно щенок, на четвереньках, вился вокруг нее, то и дело норовил укусить за щиколотку. Она отмахивалась, говорила строго: «Я уже взрослая!» — и заливалась смехом. 

Это был мой лучший вечер за последние годы.

Глубокой ночью, когда гости ушли, я пересела на скамейку, натянув до бровей капюшон ветровки — спасалась от комаров. Полная белая луна с голубыми прожилками ползла по черному небу. 

Волк сел рядом, протянул пакет тыквенных семечек. Улыбаясь, я взяла жменю.

— Мы словно две старушки, — сказала я, выплевывая в ладонь лузгу.

— Мы словно люди, выросшие на этой земле, которые едят то, что дает эта земля, — ответил Никита.

Мы… От этого слова, произнесенного его голосом, стало тепло и радостно. Я подвинулась к Волку плотную, плечо к плечу, и посмотрела на него полушутя-полусерьезно. Никита не отодвинулся, только глубоко вздохнул — не печально, а как-то безысходно. Что ж, для начала и этого было достаточно.

Рассвет мы встретили вместе.