Наследник для зверя

Стало жарко и невыносимо душно, будто меня сунули головой в духовку. Взгляд зверя переливался золотом, когда он глянул на меня исподлобья. Солнечное сплетение затопило адреналином, и он пошел гулять по телу, рисуя под кожей узоры мурашками. Мне показалось, я упаду сейчас в обморок от такого темного внимания зверя.

— Простите, — мотнула я головой и бросилась по коридору в поисках уборной.

Та обнаружилась за углом, и я влетела в нее, забыв закрыть за собой двери. А зря. Те угрожающе щелкнули замком за спиной, когда я только включила холодную воду в кране, и в отражении зеркала нарисовался Харт.

— Не чувствуешь ничего, значит, — прорычал, усмехаясь с издевкой. Я обернулась, вжимаясь в раковину, завороженно глядя, как он снимает пиджак и бросает его на корзину. — Кого ты тут сегодня собралась убеждать, что твоя привязка ко мне не работает? — угрожающе приближался он, а в глазах горел голод.

Когда он подошел вплотную, я почти не дышала.

— Не надо…

— Не надо мне врать, — зарычал, хватая меня за шею и дергая к стенке. — Ты скулишь и умоляешь тебя отпустить каждый раз, как оказываешься в моих руках… — Он медленно склонился к моему лицу, глядя в глаза. — Сутки кончились. Я не дам больше.

— Отпусти… — прошептала, с трудом выдерживая его взгляд.

— А не то что? — низко прорычал он, почти касаясь губами моей скулы. И вдруг вжался лбом в мой висок, шумно втягивая воздух. — Я, может, и заслужил все то, что ты со мной делаешь… — Когда он тяжело сглотнул, я прикрыла глаза и задрожала под давлением его жестких пальцев. — Но я не говорил, что буду терпеть.

И он рванулся рукой мне под платье.

А мне показалось, я дернулась от него прочь. Но в следующий удар сердца нашла себя парализованной в его руках. Он жестко развернул к себе задом и прорвался в трусы, безжалостно запуская руку между ног. Вторая сдавила грудь. И все — меня прежней не стало. Как не стало зеркала, раковины, в которую пыталась вцепиться, отдаленного гула голосов где-то за запертыми дверьми. Остался только Харт. И его приказ подчиниться… или сдохнуть. По крайней мере, мне показалось, что я не выдержу всего, что он со мной творил.

В глазах сверкнуло, спину выгнуло дугой, и я оказалась на его плече затылком. Стук пластиковых пуговиц с ворота рубашки о раковину оглушил, но тут же потонул в бархатном требовательном рычании зверя. Чувствительная кожа оголенной груди загорелась от его жадного сжатия.

Мне казалось, меня тащит под воду, и я держусь за Харта, лишь бы сделать еще один жадный глоток… но неизбежно захлебываюсь.

— Рон… — выдыхаю хрипло, но он уже не слышит.

По коже шеи скользит его шершавый горячий язык, и я только успеваю задержать дыхание, как в грудь бьет волной, сметающей на своем пути все — мысли, страх, чувства… Остается одно — желание отдаться. С потрохами, кожурой и косточками — без остатка. Когда я чувствую его член между ног, немного трезвею, но только на один вдох. Успеваю увидеть нас в отражении зеркала, и от этой картины хочется зажмуриться… или подсмотреть снова? Но все снова теряет смысл, когда он преодолевает сопротивление, причиняя боль, и вжимается в мои бедра…

Мне казалось, что до этого момента я была в аду? С губ сорвался смешок… и следом стон. И еще один… Харт двигался медленно… невыносимо медленно… будто вслушивался… в нас? Или растягивал… удовольствие? Наказание? Утоление? Все сразу. Я встала на носочки, пытаясь сбежать, но он рывком вернул меня к себе, и я снова захлебнулась от концентрации звериного голода. А следом — задергалась от подступающей разрядки.

— Раз, — усмехнулся он в висок, двигаясь все быстрее — тащил в новый омут.

— Рон… — задыхалась я, вздрагивая от каждого его движения.

Анестезия токсина отпускала слишком быстро, и все происходящее стремительно оборачивалось пошлым, откровенным и грязным.

Харт вжал в себя сильней, болезненно стиснул пальцы на горле и задвигался быстрей. И я предпочла задохнуться от новой волны чувственной капитуляции, отсрочив свое полное моральное уничтожение.

— Два… — приказал он…

…и я послушно кончила снова. Только на этот раз меня будто собрало по частям и заставило ощутить себя в полной мере в единственно правильном месте, словно я была создана для него — в руках Ронана Харта, прижатая к раковине с оголенной задницей, разодранной горловиной рубашки и голой грудью.

Первым я ощутила холод под ладонями — каменная стойка раковины. Потому что все остальное тело горело и таяло от тягучей наполненности. Судорожно всхлипнув, я передернула плечами, и стало холодно — Харт отстранился. Но, к счастью, ненадолго.

Потому что мое сердце едва не остановилось от мысли, что меня просто наказали. Я боялась пошевелиться. Казалось, реальность сразу же врежется в меня острыми углами.

И когда между ног снова оказались его руки с бумажным полотенцем, я дернулась. И следом зеркало чуть не рассыпалось от злого рычания, а мои трусы треснули в руках Харта.

— Ненормальный! — заорала я. — Не трогай меня!

— Еще бы! — схватил меня за шею, притягивая к себе. — Поэтому хватит провоцировать! Я буду трогать, тебе ясно?! Везде, всегда. Я. Буду. Тебя трогать!

Концентрация похоти оказалась слишком крепкой для такой маленькой комнаты, и та снова угрожающе поплыла. Я все еще стояла разодранная между моим и его миром, между ним и раковиной. Но уже ненавидела… и с каждым вдохом все сильней, до воя. Потому что теперь… как мне появиться на заседании?!

Только Харта это не беспокоило. Он уже звонил Прайду:

— Да. Бери ее адвоката и идите к судье. Нас не будет. Да, полюбовно. — Яростный взгляд на меня: — Подпишет.

— Я ничего не подпишу, — тяжело выдохнула я.

Харт убрал мобильный и угрожающе сузил на мне глаза. Такой же растрепанный и плохо соображавший, как и я.

И, наверное, надо было заткнуться… Но, кажется, стало поздно.

Я хотела достать до дна в этой его бушующей глубине. Не знаю зачем, но мне было важно его нащупать — оно ведь должно быть где-то.

Но вместо этого я проваливалась в какую-то бездну, плескавшуюся в его глазах. Он снова выжег весь воздух одной своей близостью, склонил низко голову… и вдруг вскинул руки и осторожно поправил лифчик.

— Ладно, — прохрипел, гневно раздувая ноздри, — подпишешь позже… или не подпишешь совсем — плевать.

При этом заботливо оправил ворот блузки, потом потянулся за спину, смочил ладонь и приложил к моей щеке.

А я стояла, оцепенев, и боялась двинуться. Была уверена, что он что-то со мной сейчас сделает. Я же чувствовала ярость его зверя, почти видела наяву, как он хлещет разъяренно хвостом из стороны в сторону. И пальцы Харта на щеке подрагивали в доказательство — внутри его рвало на части.

Но снаружи он неожиданно не ударил в ответ, требуя подчинения. И я прикрыла глаза, забывшись, и опустила плечи, не сразу понимая, что внезапно доверилась ему. Его пиджак, опустившийся на плечи, поставил точку. На мне. И на всей прошлой жизни.

— Пошли. — Его голос все еще дрожал, открывая мне место для первого шага на его территорию. — Никто не увидит. Обещаю.

Реальность смазалась влагой на глазах, пока он вел меня куда-то. Не соврал — никто не увидел, кроме пары служителей на выходе во двор. Когда тьма здания суда отступила, я жадно вздохнула вечернего воздуха, наполненного сигаретным дымом и запахом цветущего каштана. В пиджаке Харта при желании можно было спрятаться с головой — он заканчивался где-то ниже моих коленей, скрывая следы моей позорной капитуляции. Мы встали в тени крыльца черного хода, великодушно отгороженные колодцем массивного здания.

— Таков был твой план? — прошептала.

— Нет. — Он стоял ко мне спиной и лишь повернул голову, оглядываясь.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — снова хожу по острию. А мне ничего не оставалось.

— И мой нет. Как мы во все это вляпались?

— Ты оказалась не в том месте и не вовремя. — Он шагнул к подъехавшему автомобилю и открыл мне заднюю дверь: — Садись.