Пёрышко моё. Дарящие свет

Антоний пришёл в замок рано поутру, чтобы проводить Экатерини на главную городскую площадь. 

К моменту их прихода там уже установили сцену, на левой части которой разместили рядом три кресла. Их глубокая синяя обивка гармонировала с тёмной поверхностью деревянных элементов: спинок, подлокотников и ножек, украшенных искусной резьбой и узорами из янтаря. От свежего помоста, под лучами вступившего в силу солнца, в воздух устремлялся тонкий древесный аромат. Его не смог приглушить даже расстеленный поверх досок большой гобеленовый ковёр, на сине-сером фоне которого было выткано небо сразу с тремя светилами: Солнцем, Месяцем и Лелей.

Возле сцены к влюблённым и подошёл Александр. Как всегда, почтительно поклонился Приближённой, поприветствовал её, продолжил, указывая рукой:

– Я оставил зеркальные рукописи, что мы отобрали для сегодняшнего выступления, возле своего кресла.

– Очень хорошо, – проговорила Экатерини. – Я сейчас подойду, – и кивком отослала парня прочь.

Ант посмотрел ему вслед, потом в глаза девушки:

– Ты знаешь, я не любитель таких конкурсов, – честно признал путешественник. – Долго он будет идти?

– Как получится, – Катэри пожала плечами, скрывая своё огорчение, – бывает, к обеду заканчивается, а бывает, и до вечера идёт.

– Ты тоже будешь выступать? – молодой человек уловил её настроение и, незаметно коснувшись ладони красавицы, чуть её погладил.

– Только в самом начале, на открытии, – щёки Экатерини порозовели от такой незатейливой ласки.

К тому же она нервничала. Не любила красавица подобных публичных выступлений, когда на неё устремлены глаза всех собравшихся. То ли дело Ярколунье – никого толком и не видно! Но долг есть долг.

– Значит, я останусь на открытие, а потом уйду, если ты не против, конечно? – Антоний видел в её глазах волнение.

Она вздохнула.

– Не сердись, Кати, – принялся он её уговаривать, – это, правда, не по мне. А к обеду я вернусь за тобой. 

– Хорошо, – девушка вздохнула ещё раз. 

Она привыкла к тому, что Ант теперь всегда рядом. А если говорить ещё честнее, просто хотела, чтобы он вообще никуда не уходил. Размечталась! 

– Спасибо, – парень ободряюще ей улыбнулся.

Экатерини кивнула ему в ответ и направилась к подъёму на сцену. Пора!

На площади стремительно начал собираться народ. Приближённая заняла своё место в центральном кресле. Слева от неё сел Александр. А справа, ближе к зрителям, кресло пока пустовало. Впрочем, Хелия, для которой оно предназначалось, уже шла к ним через многоголосую толпу. Опустившись на своё сидение, она со сладкой улыбкой на губах прошептала Катэри:

– У тебя сегодня новый гридень? – и посмотрела на благородного шатена.

– С каких это пор тебя стала волновать челядь? – Приближённая намеренно высокомерно изогнула бровь, осматривая собравшихся горожан.

– Ты всегда забираешь себе всё лучшее, – зашипела солнцеподобная, – однако твоего гридня я всё-таки заполучу!

– Сомневаюсь, что Маркус согласится, – усмехнулась Экатерини, так и не повернув к ней головы.

– Зачем мне этот бык? Я говорю об Антонии, – голубые глаза колотовки сверкнули злобой, губы же продолжали извиваться в искусственной вежливой улыбке.

– Кажется, ты забыла, где мы и зачем, – отрезала Приближённая.

Затем поднялась и прошла в центр сцены, нашла взглядом Антония, который внимательно на неё смотрел.

Путешественника неприятно удивило, что Хелия присутствует на мероприятии, но ещё сильнее то, что Катэри ни слова ему об этом не сказала. И чего только Кати с ней церемонится? Встретившись глазами с возлюбленной, он понял, что красавица в напряжении, и ободряюще ей улыбнулся, а Экатерини в ответ. 

Сказав приветственную речь, Приближённая открыла Конкурс чтецов. Александр поднёс ей узкую и высокую (с аршин) плетёную корзину, внутренние стенки которой были обшиты мягкой тканью. Девушка достала оттуда зеркальную летопись – пластичное сверкающее полотно, скрученное в рулон. Аккуратно развернула и передала шатену. После провела над отразившей её лицо плоскостью левой ладонью – и летопись начала покрываться крохотными оранжевыми пузырьками. Они бурлили, лопаясь и возникая снова, словно поверхность свитка закипела. Взгляд Экатерини стал сосредоточенным и отстранённым, она уже видела то, что другим ещё было недоступно. Волосы девушки, которые сегодня были распущены и украшены лишь медным обручем с цветами из самоцветов, начали краснеть от кончиков к голове. Губы беззвучно произносили древние слова: пузыри вмиг объединились в сферу, что отделилась от летописи и зависла в перед Приближённой, напротив её лица, а затем начала менять цвет с мутного апельсинового на ярко-коричневый. Кроме оттенка изменилась также фактура шара – лёгкая парящая субстанция буквально окаменела и чуть просела в воздухе – где-то на пядь. Поверхность камня начала трещать, образовывая углубления вдоль сферы. Из этих неровных полос раздалось звенящее пение зорянки, сопровождающееся шорохом волнуемой ветром листвы, да стрекотанием насекомых. Седом послышался мягкий и чистый женский голос, наполненный ласковым величием:

– Гимн Земле*, – объявила неизвестная и начала декламировать стихотворение:

Всеобщую матерь, Землю, преутверждённую свыше,
Древнейшую, жизней горних кормилицу, в песнях прославим.
Всем тварям, ходящим на суше, всем вод обитателям хладных,
Всем, кои по воздуху реют,  – ты, благоутробная, пищу
Даруешь: все чада, все здравы, богаты, благословенны
Тобою, о матерь; тебе дана сила – нетления в чадах
Рождать и гасить в нас дыханье! Стократно блажен, на кого ты
Склоняешь приветливы взоры: повсюду ему преизбыток!
Волнуются нивы его златовидными класами жита;
Стада его пастбища – гордость, а домы обилием блещут; 
Страж мудрых законов, он держит суд верный во градах, цветущих
Красою жен милых; вослед его ходит богатство и счастье.
Окрест же толпятся сыны, величаяся доблестью кровной;
Прелестные дщери, резвясь в хороводах игривых,
Волнуют стопами крылатыми светлую зелень долины,
Утешь, весели их всегда, божество благодатное в мире!
О, радуйся, матерь богов, ты, звёздного неба супруга!
Чего мне просить у тебя? – безмятежныя, тихия жизни, 
Чтоб дней по кончину я пел и твои, и бессмертных хваленья!

Голос замолк, однако присутствующие зрители, очарованные его звуками продолжали ждать новых и новых слов, но слышали лишь переливы зорянки и шёпот деревьев. Экатерини коснулась сферы пальцем, и она стала кирпично-зеркальной. После чего обратно плавно подплыла по воздуху к летописи и соединилась с ней. В этот момент грянули аплодисменты. И Ант расслышал, как один из зрителей проговорил другому:

– Да, трудно придётся сегодня чтецам, голос Первой Приближённой бесподобен!

Александр, меж тем, свернул свиток, затем достал из корзины другой – совсем небольшой – шириной в пядь и длиной в две пяди, по цвету чуть более голубоватый, нежели остальные, и, бросив взгляд на Экатерини, с чувством продекламировал:

– На звёзды глядишь ты, звезда моя светлая!**
О, быть бы мне небом, в широких объятиях
Держать бы тебя и очей мириадами
Тобой любоваться в безмолвном сиянии.

За что получил свою порцию оваций. Особенно рьяно аплодировали девушки. Антоний же усмехнулся и покачал головой. Посмотрел на Катэри, которая не то ничего не поняла, не то сделала вид, что не заметила, кому было адресовано послание пылкого шатена. Достала из корзины следующую летопись и зачитала. 

Это оказался отрывок некоей прозы, описывающей морскую стихию. Девушка читала с выражением и страстью. Анту понравилось. Хотя неизвестно, если бы она читала без эмоций вообще, ему бы, наверное, и тогда понравилось, потому что были приятны звуки её голоса. Гораздо больше, чем голос Первой Приближённой. 

Раздались аплодисменты. Александр забрал у неё свиток и ушёл на своё место, опустив корзину рядом на помост.