Ведьма. Открытия

Обмозгуем?

Да мне разреветься хочется от сочувствия к несчастной матери и собственного бессилия. Господи, почему такое на белом свете происходит? Почему люди должны проходить через подобные муки? Почему громом на месте не поражает чудовищ, что эти муки на людей и обрушивают? Неужели они не подвластны никакому закону вселенской справедливости, или его, закона этого, и не существует вовсе?

— Не хлюпай носом, василек. Поешь уже лучше давай! — Данила обошел стол и, встав за спиной, принялся осторожно, почти вкрадчиво разминать мне плечи. 

Я пару раз дернулась, злясь на него неимоверно, но сдалась. Приятно же, хоть и форменное хамство, конечно, вот так вторгаться в мое личное пространство.

— Почему ты ее ко мне, бестолковой и ничего не знающей, отправил? — проворчала, потихоньку успокаиваясь. —  Сам же говорил, что есть подлунные, что умеют с мертвыми разговаривать и видеть их, так почему не к кому-то из них?

— Во-первых, на данный момент никого с таким даром нет поблизости, а у Бакшеевой не так много времени, как ты и сама почуяла, чтобы дожидаться, пока я отыщу по свету нужного подлунного. Во-вторых, мне показалось очень логичным именно твое участие, поскольку все признаки указывают, что тело девушки где-то в воде.

— И что, что в воде? Думаешь, это мне как-то поможет отыскать ее? Как вообще искать, я не представляю!

— Отставить паниковать, Люська!

— А я говорил, что неча его и в дом пускать было, — тихо проворчал уже видимый Алька из угла. — Одна смута и беспокойство от бзыри этого бредкого.

— Много ты понимаешь, мохер бродячий!

— Прекратите! Вот прямо сразу, — оборвала я уже явно изготовившегося ответить очередным заковыристым обзывательством слугу. Походу им эти взаимные оскорбления стали нравиться слегка. — А почему ты сказал “почуяла”? Ты не видел это… у нее на лице ужас такой периодически появлялся? Как маска черепа.

— Хм… нет. Я только чуял от нее запах близкой смерти, как от призрака почти.

— А я почему видела?

— Василек, мы, подлунные, как и люди, не одинаковые. У каждого свое индивидуальное восприятие разных вещей и явлений. То, что я воспринимаю, скажем, обонянием, ты видишь. Или наоборот. Но на самом деле ты же понимаешь, что изначально все исходит от нашей силы и способностей, а не от органов чувств.

— Ясно. Но ты все равно сволочь. Вот что мне делать теперь?

— Ну, тут тебе решать. Ты ведь можешь просто забить и не браться, если не чувствуешь себя в силах. Ты ей никаких нерушимых клятв не давала и плату не брала.

— И ты думаешь, что я смогу после этого спать спокойно? Да эта мать бедная мне в кошмарах будет теперь являться вместе с девочкой мертвой. Господи, какое же горе и безысходность, у меня просто волосы дыбом. И ты ведь знал, гад! Потому и дал ей адрес! Причем, я уверена, что сделал это прямо утром, когда убедился, что я дома.

— А чего бы я женщину гонял в пустую? — ни капельки не смутился ведьмак.

— Ты должен был у меня спросить сначала!

— И ты согласилась бы с ней встретиться?

— Нет, конечно! Ведь я почти уверена, что помочь не могу. Зачем тогда?

— И правильно, хозяйка, с делами, где мертвяки неупокоенные есть, связываться — себе же гадить. А ну привяжется какой и будет шастать потом следом! У-у-у, чур нас!

— Это совершенно не тот случай, ду… неумный ты, — отмахнулся ведьмак. — И вообще, у тебя разве дел по дому нет никаких? Чего торчишь тут и уши греешь? Марш работать!

— Ты мне не господин, распоряжаться!

— И правда, Алька, иди! Вон эту проклятую морозилку наверху с Никифором возьмите опустошите, выкиньте все и вовсе уберите, чтобы и на глаза мне не попадалась.

— Да как так то? — вытаращил глаза мини-Делон. — Да там гридиентов на зелья на бешеные мульены хранится, хозяйка!

— Плевала я! Этой жути в моем доме быть не должно! Выполняй!

— Тож ущербу какого мы понесе-е-ем… — принялся сокрушаться Алька, но таки пошел. — Это ж каки деньжищи на ветер!

— Это что же там за ингредиенты такие ценные? — блеснул любопытными глазами Данила. — Рогнеда была ведьмой старой, богатой и опытной, и у нее и правда могло чего редкого и дорогущего заваляться.

— Если ты сейчас мне скажешь, что не брезгуешь в своих магических фокусах использовать человеческие части тел, то можешь сразу выметаться отсюда! — предупредила я.

— Успокойся, василек, подобное из разряда слишком темного и для меня. Я же еще тогда, в тоннелях, говорил, что людей ради магии мочить считаю пережитком прошлого и тупостью, граничащей со склонностью к суициду. Не те уже времена, чтобы эдакое с рук сходило безнаказанно долго. Но вот в книженцию Рогнеды я бы заглянул и даже изучил обстоятельно. Дашь, василек?

— Ты меня втягиваешь в дела неподъемные, а я тебе давать должна?

— Не, насчет вот прям давать тут не должна, конечно. Тут уж исключительно по твоему горячему желанию, которому я с радостью пойду навстречу к нашему общему удовольствию.

— Блин, ты опять словоблудом занялся! Делать что будем?

— То есть ты всерьез согласна попробовать помочь Бакшеевой?

— Ну а как иначе? Это же немыслимо, вот так страдать, как она. Еще и будучи и так больной. Вот, кстати, а вылечить ее разве нельзя при помощи волшебства?

— А разве она сама этого хочет, василек? — вздохнул Данила, отходя от меня. — Она тебе свое единственное желание четко озвучила.

Так и есть. Соединиться со своим погибшим ребенком в посмертии. Для кого-то и это, выходит, хэппи энд.

— Ясно. Но все равно, как же бесконечно жаль. — Я зависла на несколько секунд, размышляя. — Слушай, а явления Маргариты матери как-то связаны с ее состоянием?

— Верно мыслишь, василек, — кивнул ведьмак. — Чем ближе Наталья Николаевна к той стороне, тем тоньше грань и активнее восприятие посмертного всего. К тому же три года — это некий срок, за который неупокоенная душа успевает набраться силы, чтобы смочь являться кому-то и общаться.

— То есть призраки с возрастом сильнее становятся?

— И сильнее, и очень меняются. А вот с таким анамнезом, что у Маргариты этой, через пару-тройку поколений в такую жуть есть все шансы переродиться, что мама не горюй! Людей сможет пачками мочить.

— Серьезно? Но ведь она сама жертва, как так то?

— Личность стирается с годами у них, Люсь, а гнев от пережитых боли и обид остается. И он-то и становится главным их внутренним составляющим, а месть — основным смыслом существования. А кому мстить, они тоже уже не помнят, вот и прилетает всем в зоне поражения.

— Короче, надо останки по-любому найти и девушку упокоить, так? Чтобы будущие поколения от беды уберечь.

— Ну, мне на эти поколения как-то… — отмахнулся сначала ведьмак, но тут же и одернул себя, — хм… но в целом ты права.

— Что нас возвращает к вопросу, как и с чего хотя бы начать. На турбазу ту поехать что ли?

— Смысла не вижу. У призрака нет к ней привязки изначально, она ведь дома матери является. Думаю, от дома и плясать надо. К тому же там вещи ее и все такое.

При мысли опять увидеться с убитой горем женщиной меня передернуло. Но перетерплю, чего уж, не я в этой ситуации та, кому действительно больно.

Со стороны коридора донесся звук какой-то мелодии, и в столовой через пару секунд появился торопливо шагающий Алька с моим новым телефоном в руке.

— Матушка твоя звонить изволит! — возвестил он и зыркнул многозначительно на ведьмака. — Видно, чует сердце-то ее материнское, что тебя, дитятко ее неопытное, всякие ерохвосты зряшные задумали в дела поганые затащить.

— Алька, нельзя так говорить о подобных делах, — покачала я головой, забирая у него уже переставший звонить гаджет. — И обзываться я запретила.

— Так я же разве ему что прямо сказал? — начал он, но я прижала палец к губам, веля молчать.

— Мамуля, привет.

— Ты мне сейчас скажешь, что сегодня выехать никак не сможешь, так, Люсенок? — со вздохом сразу спросила родительница, и мне осталось только с таким же печальным вздохом подтвердить.