Нищенка в академии драконов

У меня перехватило дыхание от одной мысли о том, что наследник древнего рода будет стоять посреди моей убогой комнатушки.

— Я... я собиралась на работу, — пробормотала я, лихорадочно думая, что ответить.

Но и отказать ему я тоже не могла. Не после того, что он для меня сделал.

— Заходи, — пробормотала я, отступая в сторону и судорожно оглядывая комнату, пытаясь оценить её чужими глазами.

Радон медленно переступил порог, и комната мгновенно показалась ещё меньше. Его высокая фигура заполнила всё пространство. Я физически ощущала, как сокращается расстояние между нами — ещё пара шагов, и мы бы неизбежно соприкоснулись.

Его взгляд обежал комнату, но лице не было ни брезгливости, ни жалости — только странное, почти болезненное выражение, которое я не смогла расшифровать.

— Ты правда собираешься в город? — хрипло спросил он, резко оборачиваясь ко мне. В полумраке его глаза казались почти чёрными, лишь зрачки тускло светились серым. — После всего, что случилось?

Я вздёрнула подбородок, пытаясь скрыть неловкость.

— У меня смена в таверне, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Мне нужны деньги, чтобы оплачивать свою жизнь. Не всем повезло родиться с серебряной ложкой во рту.

По его лицу пробежала тень раздражения.

— Нет, — произнёс он с такой безапелляционной властностью, что у меня по спине побежали мурашки. — Ты никуда не пойдёшь.

— Что? — я моргнула, не веря своим ушам. — Ты не можешь мне указывать, Радон. Я не твоя служанка и не твоя собственность.

— Нет, — согласился он с опасной мягкостью в голосе. — Ты девчонка, которая чуть не погибла два дня назад и которая настолько глупа, что снова лезет в пасть к дракону.

— Мне нужно работать! — воскликнула я, чувствуя, как внутри меня поднимается волна возмущения. — Или ты предлагаешь мне голодать?

— Я был в таверне, — сказал он вместо ответа, делая шаг ко мне. Несмотря на бледность и измождённость, от него по-прежнему исходила опасная, хищная аура. — Говорил с хозяином.

Что-то внутри меня оборвалось. Я застыла, не понимая, к чему он клонит, но уже предчувствуя что-то нехорошее.

— И что? — выдавила я, отступая на шаг.

Радон смотрел на меня сверху вниз, и в его взгляде сквозила такая властная уверенность, что у меня перехватило дыхание.

— Я заплатил ему, — сказал он с холодным спокойствием человека, привыкшего получать всё, что пожелает. — Чтобы он больше не брал тебя на работу. Никогда.

Воздух застрял у меня в лёгких. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах поверить в то, что услышала.

— Ты... что сделал? — прошептала я, когда шок немного прошёл.

— Ты больше не работаешь в «Весёлом гноме», — повторил он с нажимом, словно объясняя что-то маленькому ребёнку. — Господин Торвальд получил щедрую компенсацию и обещание, что ему найдут другую помощницу. Теперь ты в безопасности.

Безопасности? БЕЗОПАСНОСТИ?!

Боль и ярость нахлынули одновременно, такие сильные, что к глазам подступили горячие слёзы. Он так легко, так небрежно разрушил единственное, что у меня было, — возможность обеспечивать себя, не прося подачек. Моё жалкое подобие независимости, моя гордость — всё это он растоптал одним махом, даже не удосужившись спросить моего мнения.

— Как ты посмел? — голос сорвался на крик, дрожа от обиды и гнева. — Кто дал тебе право решать за меня? Это МОЯ жизнь! МОЁ будущее! КТО ТЫ ТАКОЙ, чтобы распоряжаться мной?!

Я не заметила, как по моим щекам потекли слёзы — обжигающие, злые, унизительные слёзы бессилия. Радон смотрел на меня, как на неразумного ребенка, словно не понимал причины моей реакции.

— Я спас тебе жизнь, — тихо напомнил он, но в его голосе звенела сталь. — И не позволю тебе снова рисковать ею из-за жалких медяков.

— Эти «жалкие медяки» — всё, что у меня есть! — я с силой ударила кулаком по столу, не обращая внимания на боль в руке. — Не у всех есть родовые поместья и тысячелетние сокровищницы! Некоторым приходится выживать, Радон! ВЫЖИВАТЬ! Ты хоть понимаешь это слово?!

— Я понимаю слово «опасность», — процедил он, и я заметила, что его зрачки вытянулись ещё сильнее, став почти щелевидными — верный признак драконьего гнева. — И «глупость». И «безрассудство». А ты?

— А я понимаю слово «выбор»! — парировала я, вскидывая голову. — И «свободу»! И «гордость»! И не собираюсь отказываться от них только потому, что какой-то избалованный аристократ решил, что знает, как мне лучше жить!

Я увидела, как в его глазах вспыхнул опасный огонёк. Он шагнул ко мне, его движения стали плавными, хищными — сейчас, несмотря на болезненную бледность, он как никогда напоминал настоящего дракона.

— Ты хочешь знать, почему я это сделал? — спросил он низким, вибрирующим голосом. — Почему я заплатил господин Торвальду? Почему я запрещаю тебе возвращаться в ту таверну?

— Потому что ты привык командовать! — выкрикнула я, не отступая ни на шаг, хотя всё внутри дрожало от его близости. — Потому что ты считаешь, что твоё драконье происхождение даёт тебе право распоряжаться чужими жизнями!

— Потому что я видел, как ты чуть не исчезла в той подворотне! — рявкнул он с такой неожиданной яростью, что я вздрогнула. — Видел, как тот... тот НЕЧТО тянул тебя за собой! Как твои глаза остекленели! Как ты шла за ним, словно безвольная марионетка!

Я застыла, вдруг вспомнив то странное оцепенение, тот туман в голове, когда незнакомец позвал меня. Радон шагнул ещё ближе — теперь между нами было не больше шага.

— Он охотился за тобой, — процедил Радон, и в его голосе звучала неприкрытая ярость. — Выследил. И если бы не случайность, если бы я не оказался рядом... — его голос дрогнул, и впервые я увидела в его глазах что-то похожее на страх. — Ты была бы уже мертва. Или хуже.

Хуже, чем мертва? Что может быть хуже смерти?

— Какое тебе дело до моей жизни? — тихо спросила я, глядя ему прямо в глаза. — Ты же всегда ненавидел меня. Всегда презирал. Всегда смотрел на меня как на грязь под ногами. Почему вдруг такая забота?

Что-то промелькнуло в его глазах — что-то тёмное, глубокое, почти болезненное. Я не успела понять, что это, когда Радон внезапно с рычанием схватил меня за плечи и прижал к стене одним мощным, неуловимым движением. Я охнула от неожиданности, но не почувствовала страха — в этом странном, почти яростном жесте не было желания причинить боль. Его руки держали крепко, но бережно, словно я была редкой, хрупкой вещью, которую он боялся сломать.

— Ты ничего не понимаешь, — выдохнул он мне в лицо, и его дыхание обожгло кожу горячей волной. — Ничего.

Я почувствовала, как сердце колотится где-то в горле, как кровь приливает к щекам. Он был так близко, что я видела крошечные золотые искорки в серой радужке его глаз, замечала бледную россыпь почти невидимых веснушек на переносице, чувствовала жар, исходящий от его тела.

— Так объясни мне, — прошептала я, не узнавая собственного голоса — такого тихого, хриплого, почти умоляющего.

На его лице промелькнула странная смесь эмоций — гнев, отчаяние, решимость и что-то ещё, чему я не могла подобрать названия. А потом, прежде чем я успела понять, что происходит, он наклонился и прижался губами к моим губам.