Монстр в её глазах

— Всё хорошо, красавица? — интересуется тот, кто мне помог. 

Дважды, оказывается. Сперва днём, когда я искала Богдана. И сейчас. Но не в этом проблема, а в том, что мой помощник снова пребывал почти раздетым. Тонкие пижамные штаны не в счёт. 

Боже, за что?!

— Да. Спасибо, — шепчу, чувствуя, как к щекам приливает кровь, несмотря на холод за спиной. 

— Ну и ладненько. Иди ко мне…

— Измайлов! — доносится гневное с улицы, и я вижу перед собой довольную ухмылку. 

— Да не трогаю я твою рыжулю, не трогаю, — отступает от меня парень, слегка посмеиваясь.

Но руку всё равно протягивает, помогая мне спуститься с подоконника на пол. От предложения не отказываюсь. Я настолько замёрзла, что ноги едва сгибаются, так что его помощь приходится очень кстати. А как только оказываюсь на своих двоих и отхожу, к нам присоединяется и Богдан. И конечно же, быстро замечает наши соединённые ладони. Не знаю, почему, но я спешу тут же разорвать более ненужное прикосновение. Точно не потому, что в карих глазах опять вспыхивает злость на меня. Наверное, мне просто до сих пор немного стыдно и не по себе из-за произошедшего утром в мужской раздевалке. Или не немного. Потому что именно в этот момент из двери сбоку выходит ещё один знакомый по раздевалке парень. И опять в одном полотенце.  

— У тебя появилась лишняя челюсть? — вместе с тем слышу за своей спиной от Богдана. 

Парень замирает на месте всего на мгновение, после чего тут же стремительно скрывается обратно в ванной, захлопывая за собой дверь. Да мы и сами тоже надолго не задерживаемся. Богдан ловит мою руку и тянет за собой на выход из комнаты.  

— Слушай, Вяземский, а ты чего опять такой злой? — с виду невинно интересуется Измайлов нам в спину. 

В ответ получает грубое «Захлопнись» и громко ударившую о косяк дверь. Я всё ещё смотрю себе под ноги. Теперь уже потому, что в коридоре мы оказываемся далеко не одни. И каждый встречный одаривает таким взглядом, что мои только переставшие пылать смущением щёки принимаются гореть с новой силой. Даже отсутствие очков не мешает разглядеть скабрезные ухмылки на их лицах. И ничего, что мы с Богданом вымокшие до нитки и замёрзшие до льдинок на мокрых волосах.

Ужасный день. Просто ужасный. Страшно представить, какие слухи вскоре будут гулять по школе о нас с ним. А уж как на это отреагирует Марго… Сдаётся мне, любая тёмная покажется мне детской шалостью по сравнению с тем, что будет в действительности. 

— Богдан, — зову своего провожатого. — Богдан, пусти, я дальше сама, — прошу, дёргая рукой. 

— Сама ты будешь, когда я доведу тебя до нужной двери, — не соглашается со мной парень. 

И дальше упрямо тянет за собой. К лестнице. 

— Да я правда сама могу... 

— Ты этим утром до качалки уже смогла сама, знаю я, как ты сама, видел только что, — огрызается Вяземский. 

Вот тут я удивляюсь. 

— Я тебя не понимаю, — говорю, как есть. 

Ответом становится угрюмое молчание. А через несколько пролётов лестницы мы вновь оказываемся в коридоре. И этот этаж совсем не мой, тоже мужской. 

— Вы нас тут не видели, — бросает скупо Богдан на встречные заинтересованные взгляды тех, кто попадается нам на пути. 

Эти ребята младше года на два или три, чем мы. И они тут… полы моют? Да ещё и в такое время? Кажется, всё именно так и обстоит, судя по тому, как двое из шести тщательно размазывают воду швабрами по полу, а третий, прежде чем ответить моему сопровождающему, использует инвентарь в качестве шеста, на котором банально виснет. 

— Конечно не видели, нас же тут и самих вроде как нет, — во все зубы нам улыбается. 

Я не особо понимаю, в чём смысл, но не спрашиваю, ведь Богдан забывает о них так же быстро, как вспоминает, продолжает тащить меня за собой. Решаю, что к другой лестнице, которая поможет попасть в женское крыло, но на деле мы сворачиваем к одной из дверей в этом же коридоре. Всё происходит до того стремительно, что я опомниться толком не успеваю, как он фактически запихивает меня в неизвестную темноту. Опять. А когда освещение загорается, я оказываюсь стоящей посреди небольшой, но достаточно просторной комнаты с широкой кроватью у стены и письменным столом у окна. Не моей. 

Да он, блин, издевается!