Развод в 45. Иллюзия верности

Оксана

Из больницы на такси отправляюсь в квартиру дочери: мне так не терпится увидеть внука, взять на руки этот тёплый, родной комочек, прижать к груди…

С волнением вхожу в дом, открыв дверь своим ключом, и слышу, как Лика в комнате разговаривает с кем-то по телефону.

Раздеваюсь, стараясь не шуметь. Волнуюсь перед встречей с новым членом нашей семьи: как он воспримет меня, не испугается ли, не станет ли плакать?

Дочь слышит мои шаги и поворачивает голову. Смотрит как-то испуганно и виновато, быстро сворачивает разговор:

– Полина, мама приехала, я тебе позже перезвоню.

Подхожу ближе и обнимаю свою девочку:

– Здравствуй, моя хорошая. Ну, где наш богатырь?

Мы на цыпочках заходим в детскую. Кроха спит в белой кроватке с лёгким голубым балдахином.

В комнате новая мебель белого цвета, под ногами пушистый ковёр, заглушающий звук шагов. Специальный комод для пеленания, электрокачели-шезлонг, кресло-качалка с синим хлопчатобумажным пледом, чтобы Лике было удобно кормить сыночка.

Оглядываю убранство и понимаю: Марат сам никогда не смог бы так продуманно обставить детскую. Значит, у него был список, что необходимо купить.

И этот список составляла беременная женщина, прошерстившая форумы молодых мам вдоль и поперёк, и выбравшая самое лучшее из возможных вариантов. То есть его любовница…

К горлу сразу подступает тошнота, и радость от встречи с внуком меркнет, испорченная обидой и ревностью.

Я подхожу к кроватке и смотрю на Илюшу. Малыш сладко спит с поднятыми и сжатыми в кулачки ручками. На голове тонкая трикотажная шапочка. Пухленькие щёчки так и расцеловать, светлые бровки слегка нахмурены, на носике красные пятнышки - уж не потничка ли?

Лика стоит рядом.

– Красивый, правда? – тихо спрашивает у меня.

– Самый лучший, – подтверждаю.

Дочь обнимает меня за плечи:

– Мам, ты только не обижайся, но мне пришлось помириться с папой. Он забрал нас с Ильёй из роддома, организовал фотосессию, вызвал клининг на квартиру и купил всё, что нужно, в детскую. Я не могла больше злиться на него и высказывать недовольство.

Молчу. Не знаю, что говорить. Сердце ноет и куксится от растущей в нём обиды.

Моя девочка сделала выбор...

А Лика продолжает меня добивать:

– Папа сказал, что мне не следует вмешиваться в ваши отношения. У меня есть муж и ребёнок, вот ими и нужно заниматься, а вы сами разберётесь. Он прав?

Дочь смотрит на меня в ожидании поддержки. Что я помогу ей избавиться от чувства вины. Скажу, что она всё сделала правильно. Как всегда, впрочем…

И я снова задвигаю все свои чувства и потребности на задний план.

Привычно ставлю на первое место Лику и Марата. Выбираю сохранить их отношения – дочери и отца.

Через "нехочу" успокаиваю Анжелику:

– Прав, конечно. Твоя жизнь сейчас принадлежит Илюше. Учись заботиться о нём, быть хорошей мамой, а мы с папой в любом случае будем рядом. Даже после развода. Надеюсь, ты понимаешь, что я не смогу его простить?

Лика молчит.

И это молчание говорит мне о многом.

Дочь хотела бы забыть историю с роддомом, как страшный сон. Проснуться и узнать, что всё у нас, как прежде, хорошо: мама и папа вместе, заботятся о ней и внуке, их благополучии…

Но я понимаю: как прежде уже не будет. Никогда.

Мне совершенно невыносимо находиться в комнате, обставленной по проекту любовницы мужа.

Тарханов наверняка всё заказывал в двойном экземпляре: для сына и внука, чтобы не напрягаться лишний раз.

Да он и не напрягался.

Уверена.

Дал задание своим помощникам подготовить квартиры для приёма молодых мам и малышей.Личное участие в проблемах близких он давно сводит к минимуму, оправдываясь своей занятостью.

Не дожидаясь, когда проснётся внук, ухожу.

Лика недоумевает, почему я так быстро начинаю собираться домой.

– Мам, ты что, обиделась на меня?

Дочь стоит в прихожей, завернувшись в шаль цвета пыльной розы из тонкого трикотажа, которую тоже купил Тарханов. Ещё одна вещь из списка Жанны.

А Лика даже не догадывается, кому обязана своим комфортом.

Хотя…

Может и догадывается, но не придаёт этому значения.

– Лика, я только из больницы после операции, очень устала, хочу в душ и спать, – комментирую своё стремительное бегство.

А у самой в груди пульсирует чёрная дыра, засасывая в себя все тёплые чувства и радостные эмоции, которые я испытывала к дочери и внуку.

Тарханов смог испоганить всё, о чём мечтала.

Лишить меня последнего пристанища, где могла отсидеться и восстановить силы.

Отнять у меня единственную дочь…

Скомкано прощаюсь с Ликой и уже на улице вызываю такси. Слёзы катятся по щекам, а я даже не замечаю этого.

Чувствую, как между мной и дочерью вырастает стена недопонимания, обиды и отчуждения.

Ещё одно, пусть маленькое, но предательство, осколком стекла проникает в сердце. Мне так больно от того, что самый родной, самый близкий человек не разделил моего горя. Предпочёл отойти в сторону и закрыть глаза на происходящее. Выбрал материальное благополучие, отринув свои нравственные принципы.

У меня нет ни дома, ни поддержки, ни сил на какие-то решительные действия…

Но и вернуться к Тарханову не могу: это убьёт меня окончательно, если не физически, то морально.

Мне нужно найти какую-то нору, в которой смогу отлежаться и привести мысли в порядок, составить план и подсчитать ресурсы.

Приложение показывает, что машина подъедет через три минуты. Я решительно вытираю слёзы и сажусь в остановившееся рядом такси. Называю адрес ближайшей гостиницы.

Слабость для меня непозволительная роскошь. Если я хочу выжить в войне с Тархановым, то придётся взять себя в руки и против его силы использовать хитрость и коварство – чисто женское оружие.

Я всё-таки верю, что добро побеждает зло, иначе и жить незачем…

В гостинице час лежу в кровати, чтобы прийти в себя: швы после эндоскопической операции ещё побаливают. Надо бы спуститься в ресторан и чего-нибудь поесть, но у меня теперь строгая диета и придётся искать паровые блюда, каши, всё без масла, желательно протёртое и маленькие порции.

Врач предупредил о дробном питании после холецистэктомии, вот только готовить для себя не могу, в гостинице нет для этого условий. Надо искать съёмное жильё и как можно скорее.

Подсчитываю свои финансы, записывая в блокнот остатки на картах. Решаюсь заказать доставку диетических блюд – иного выхода пока не вижу. Холодильник и микроволновка в номере имеются. При оплате онлайн платёж не проходит.

Что за ерунда?

Пробую ещё раз – результат тот же. И до меня доходит, что Тарханов нашу семейную карту заблокировал.

Ну а чего я хотела? Что муж продолжит спонсировать сбежавшую жену? Не тот человек Марат, чтобы разбрасываться деньгами. И если решил превратить мою жизнь в ад, то сделает это методично и последовательно.

Приходится оплатить заказ своей зарплатной картой. На ней двести тысяч рублей – по меркам Москвы сумма небольшая. И на оплату услуг адвоката её точно не хватит.

Можно снять деньги с корпоративной карты. Там всегда лежит пятьсот тысяч на непредвиденные расходы, но эту подушку безопасности трогать страшно.

Никаких накоплений у меня нет. Доход с прибыли пускала на развитие салона: учёбы для мастеров, передовое оборудование, закупку современных препаратов для процедур.

А надо было откладывать денежки на «чёрный день». Но что уж теперь… Все мы крепки задним умом, да толку от этого…

Можно перехватить денег у подруг. Точнее, у жён друзей Марата, с которыми мы поддерживаем дружеские отношения.

Набираю Элен Мирошину, жену Георгия Мирошина, владельца сети мебельных магазинов.

Сороколетняя дива с вполне сносным характером. Именно она стала для меня проводником в светскую тусовку Москвы.

– Элен, здравствуй! – излишне радостно приветствую подругу. Хочется снизить важность своей просьбы.

– Оксана, ты куда пропала? Мы с Георгием устраиваем в выходные приём в честь его дня рождения, будут только все свои. Марат сказал, что вы не сможете приехать. Дескать, ты приболела. Что-то серьёзное? Я волнуюсь, – томным контральто вещает светская львица.