Тени жизни

Мальчик все так же мирно спал, а я лежала рядом, не двигаясь и осторожно обнимая его . Его дыхание было тихим, едва уловимым, словно ветерок, пробирающийся сквозь щели старых окон. В комнате царила тишина, лишь иногда снаружи слышался слабый шелест деревьев или еле различимый скрип рассохшихся половиц. Я не могла отвести глаз от одной точки на стене, где облупившиеся обои обнажали серую, как пепел, поверхность. Мои мысли вновь возвращались к этому мужчине — солдату. Он говорит, что дезертир, что больше не служит, но ведь не бывает бывших военных. Эти люди всегда остаются солдатами, даже когда снимают форму. Можно ли ему верить? Внутри меня нарастало беспокойство. Нет, я никому не верю. Всё так же, не отводя взгляда от этой одной точки на обшарпанной стене, я погружалась в воспоминания. Я ясно помню первые дни хаоса. Мир, который я знала, рушился. Тогда я заперлась в ванной, как будто эта маленькая комната могла защитить меня от безумия, что охватило улицы. Несколько дней я не решалась выйти наружу, сидела в темноте, вздрагивая от каждого взрыва, от криков, доносящихся снаружи. Я забилась в угол, словно загнанное животное, и время стало для меня неразличимым, растворившись в тишине и страхе. Когда же я наконец осознала, что просидела неподвижно целые сутки, меня охватил странный ступор. Снаружи всё ещё доносились крики — с улиц, из соседних домов. Тогда я посмотрела на себя в зеркало. Это был момент, когда я впервые потеряла контроль над собой. Внутренняя истерика накрыла меня, бурлящий поток эмоций, которые я не могла удержать. Я боялась — до ужаса боялась того, во что могу превратиться. Я понимала, что меняюсь, и эта мысль сводила с ума. Что, если я перестану быть собой? Что, если я стану чем-то иным, чужим? С того момента я поклялась себе бороться. Не с миром — с самой собой. Я изучала себя, свои реакции, пыталась понять, что происходит. Я заметила, что другие заражались, превращались в нечто иное с пугающей скоростью, а я оставалась прежней. Внешне. Но внутри меня происходило что-то странное. Казалось, что я теряю разум, но тело не предавало этих ощущений. Ни один мускул не дрогнул, лицо застыло, как маска — без улыбок, без криков, без эмоций. Со временем я поняла, что не чувствую голода и жажды, что мне не нужен сон. Внешне я действительно словно застыла, будто время для меня остановилось. Но внутри… Внутри я продолжала бороться. С безумием, с отчаянием, с тем, чтобы не стать чем-то иным. В конце концов, я всё же решилась выйти на улицы. Сначала я пыталась искать таких же, как я, помогать выжившим. Но очень скоро поняла, что таких, как я нет. Те, кто выжил, видели во мне угрозу, и каждый встречный был готов убить меня, не раздумывая. Как же быстро люди скинули маски, едва поняв, что теперь можно всё — нет больше закона, и нет никого, кто накажет за преступления. Грабежи и избиения стали обыденностью, были лишь прелюдией к тому, на что оказались способны эти люди, обнажив свою истинную натуру. Первое время я ещё помогала — выводила тех, кого могла, из города, скрывая своё лицо, стараясь сохранить остатки человечности. Но постепенно всё начало меняться. Со временем мне становилось всё равно. Помогать становилось всё труднее, и каждый новый спасённый стоил мне всё больше усилий, которых у меня уже не оставалось. Я стала проводить часы и дни, сидя на крышах полуразрушенных зданий, просто наблюдая за тем, что происходит внизу. Сначала я думала, что это важно, что я должна сохранять контроль, следить за обстановкой, но потом поняла, что сама становлюсь неподвижной, как статуя. Это осознание настигло меня внезапно, словно удар, и я поняла, что нельзя оставаться на месте. Изучение города и тех, кто населяет его, стало моим хобби. Да, я относила к тварям и людей. Насмотревшись на то, что они начали творить, я больше не могла видеть в них человеческое. Существа, на которые они превратились, были не менее опасны и жестоки, чем монстры, рыскающие в ночи. Всё смешалось: люди и твари, города и руины, прошлое и настоящее. Я уже не искала спасения — я просто наблюдала и пыталась понять, что всё это значит и куда приведёт. Шум воздуха, проходящего по трубам, вывел меня из воспоминаний. Значит, он всё-таки починил насос. Надеюсь, это не привлечёт незваных гостей. Вода — это хорошо, особенно для ребёнка. Если она действительно из скважины, то это вдвойне прекрасно: в ней не будет примесей и химикатов, которыми давно отравлена вся остальная вода. Я тихонько встала, стараясь не разбудить мальчика, и направилась в ванную. Открыла кран, и вместе с воздухом из труб потекла слегка мутная, серая вода. Неудивительно, ведь трубы давно не использовались и успели накопить внутри много грязи. Я оставила кран открытым, наблюдая, как вода, сначала грязная и ржавая, постепенно становилась чище. Слушая, как монотонный поток заполняет тишину, я поймала себя на мысли, что это был первый за долгое время момент, когда я могла почувствовать нечто похожее на спокойствие. Когда вода наконец стала прозрачной, я закрыла кран и вернулась в комнату. Мальчик всё ещё спал, свернувшись , и я тихо подошла к рюкзаку. Перебрав немногочисленные запасы еды, я выбрала несколько пачек и консерв бросила их на кровать, где лежала куртка мужчины. Пусть это будет небольшой благодарностью за то, что он сделал. Повернувшись, я заметила, что мальчик уже проснулся и сидел на кровати, сонно наблюдая за мной. Его глаза были чуть прищурены, как будто он всё ещё боролся с остатками сна.

— Ты можешь поспать ещё, - сказала я.

— Уже не хочу… Можно ещё поесть? - он взглянул на меня жалобно, почти как голодный щенок.

— Конечно, - ответила я, присматриваясь к его состоянию. — Ничего не болит?

Мальчик мотнул головой и, к моему удивлению, улыбнулся. Я прошла к тумбочке, где оставила консервы, и, взяв одну, вернулась к нему, присев на край кровати рядом. Мальчик ел с видимым удовольствием, но на этот раз уже не так жадно, как раньше. Он аккуратно доедал остатки, словно стараясь не потерять ни капли. Наблюдая за ним, я чувствовала, как внутри меня разрасталась странная смесь эмоций — заботы и страха, но также и решимости. Этот ребёнок был тем, ради кого стоило сражаться. Я молча сидела рядом, прислушиваясь к тихому шуршанию его движений и каплям воды, которые ещё стучали по трубам

— Тебя как зовут-то? - тихо спросила я, опустив взгляд на мальчика. — Ты мне даже имя дал, а я не столь находчива.

— Алекс, - ответил он, прожёвывая рагу. — Тебе идёт Луна. И не только из-за глаз. Ты такая же необычная и загадочная, как она.

Я посмотрела на него, не зная, как реагировать на это неожиданное признание.

— Я думала, это пугает, - проговорила я, ощущая, как нечто, похожее на улыбку, тлеет внутри, но я знала, что не смогу её выразить. Если бы я только могла снова улыбаться, но мои мышцы словно забыли, как это делается.

— Всех всё пугает поначалу, - ответил Алекс, слишком серьёзно для ребёнка. — Не все хотят видеть дальше того, что у них перед носом, и делают выводы слишком быстро. Я ведь тоже испугался тебя.

— Ты ребёнок… в этом нет ничего плохого, - тихо сказала я, отворачиваясь, чтобы поставить пустую банку на тумбочку.

— Но не младенец, - упрямо произнёс мальчик, и я услышала нотку вызова в его голосе.

— Да-да, прости, - повернувшись, я встретила его взгляд и увидела, как он улыбается. Его улыбка была заразительной, даже если я не могла ответить той же искренностью.

— И ты не такая плохая, какой хочешь казаться, - продолжил он, всё так же с упрямой уверенностью, которая поразила меня.

Его слова пронзили меня, словно он видел во мне что-то, что я уже давно похоронила. Я отвела взгляд, но в этот момент что-то дрогнуло внутри, как будто тьма, укрывающая моё сердце, слегка рассеялась.

— Даже если отрываю кому-то голову? - спросила я с лёгким сарказмом, но внутри всё же затаилась горечь.

— Ну, не мне же, а тому, кто хочет навредить, - невозмутимо ответил Алекс, словно это было чем-то обыденным.