Измена. Без права на раскаяние

– Засыпай, моё солнышко, – шептала я, укачивая дочку, и любовалась, как играют солнечные блики в её золотистых волосах. Макс называл их шёлковыми и всё подбивал срезать один локон на память. Говорил, у его мамы три пакета с волосами детей. Когда я услышала это, я подумала, что там по маленькому локону, но оказалось, она забивала их почти после каждой стрижки.

Говорила, волосы хранят энергию, и она не хотела чтобы их подобрал из мусорного бака кто-то со злым умыслом. Хотя, помнится, Марина рассказывала, что Дарья Владимировна делала это, просто чтобы никто кроме неё не смог продать их – детский волос всегда был в цене.

Когда я уложила малышку в кроватку, поправила одеяльце и настроила радио-маму, послышался какой-то стук.

– Блин, – я посмотрела на дочку, реснички которой задрожали, и быстро вышла из спальни, тихо прикрывая за собой дверь. – Иду, иду.

Дарья Владимировна почти наверняка позвонила бы, а доставку я не ждала, поэтому не представляла, кого к нам могло ещё занести. Но день не задался с самого начала, поэтому к двери во второй раз я шла без особого воодушевления.

– Привет, Лен, – Никита, школьный приятель и партнёр по бизнесу мужа, стоял на пороге и попытался заглянуть мне за плечо. – Макс дома? Трубка выключена, а на доках кровь из носу его подпись нужна.

Волосы его были взлохмачены, а грудная клетка сильно и быстро вздымалась, словно он бежал к нам по лестнице, не став дожидаться лифта.

– Нет… – я моргнула, зависнув. Поправила на себе пижамную рубашку с фиолетовыми котиками, по которой с интересом скользнули глаза Никиты, и сложила руки на груди. – Я думала, вы вместе. У него же переговоры.

– Да? – Никита на миг замер, а потом прошёлся ладонью по едва заметной щетине и почесал скулу. – Хах, точно.

– А ты почему не там? – спросила я подозрительно.

– Не дорос я до этих людей, Лена.

Макс и Никита были знакомы ещё с юности и дела вели всегда вместе. Я подозревала, что они дополняют друг друга, и по-одиночке ни один не достиг бы того, что имели они сейчас вместе. И если Макс был хорошим дельцом, имел связи, доставшиеся ему от деда вместе с отелем, то Никита помогал эти связи не обронить по дороге жизни и не перейти её никому из тех, кто мог понадобиться в будущем. Он ловко умел договариваться с людьми, лавировал между клиентами и находил подход, кажется, к каждому, при этом сильно не наглея. Это ценили.

И теперь он говорил, что муж оставил его за бортом?

– Что за бред? Дубинский, в чём дело?

– Отдай мужу, Лен, - Никита отвёл глаза, и кадык его дёрнулся. – Надо кое-что проверить. Я заеду потом заберу.

Он быстро положил какие-то документы на полочку, и стал отходить назад, а я двинулась вперёд, чтобы остановить и расспросить его ещё, как тут же почувствовала, как моя нога «плывёт».

– Ай! – тапочек проскользнул по жиже, которую оставил пакет с бельём Дарьи Владимировны и о котором я благополучно забыла. Мужская рука сомкнулась на моём запястье, а вторая поддержала под поясницу, не давая упасть, и я повисла между Никитой и полом, стремительно заливаясь краской от стыда.

– Аккуратнее, – лицо мужчины оказалось так близко, что он буквально выдохнул это мне в шею, обдавая свежим дыханием. Морозом он пробежал по моей коже, и я попыталась освободиться.

Никита громко прочистил горло, задержал взгляд на моём подбородке, а потом рывком поставил на обе ноги.

– Спасибо, – сказала я, донельзя смущенная абсурдной ситуацией, и поправила на себе пижаму. – Я передам.

– Что? – мужчина оказался сбит с толку. Он размял шею, и я подняла голову повыше, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Бумаги передам.

– А… – он рассеянно кивнул и очень быстро вышел из квартиры, оставляя меня один на один с вопросом.

Почему Макс не сказал ничего о переговорах своему партнёру и лучшему другу?

Почти весь оставшийся день я потратила на уборку, чтобы к нашему с мужем празднику дом сиял чистотой. Потом, когда Лизонька проснулась, решила приготовить Максу ужин из того, что было в холодильнике – мясо запечённое с овощами на подушке из картошки, не изысканно, но вкусно и сытно. Его часто готовила моя бабушка, и я с детства любила запекать именно так.

Когда я ещё не была в положении, Макс и свекровь приучили меня, что свежий ужин для мужа после работы – это святое. Дарья Владимировна сказала, что ни разу в жизни не предложила своему мужчине вчерашнее и от невесты её сына ждёт того же, и я усвоила это правило, хоть и в своём питании не придерживалась его. А вот когда я забеременела Лизой и стала больше уставать, сил на каждодневную готовку не было совсем, и Максу пришлось смириться и есть разогретое. А после родов я и вовсе приучила его заглядывать в холодильник и добывать себе еду самостоятельно. Он смотрел косо, но ничего не говорил.

Правда, потом я узнала, что старые привычки вытравить из взрослого мужчины не так просто и он решил проблему визитами к свекрови.

– Что плохого, если я приготовлю поесть, пока Лиза спит, а вечером разогрею нам эту еду? – спросила я как-то у неё.

– Разогревать ты можешь для собаки и себя, милая моя. А мой Максим не привык к застоялой и заветренной пище.

Если честно, тогда я разозлилась и подумала, что мужчина, с детства которого окружали две старшие сестры, мать, её сестра и бабушка, будет требовательным в этом плане. Но Макс не устраивал большие скандалы из-за еды. Он даже сам заказывал её на дом, а иногда и ходил в рестораны, чтобы мне не приходилось стоять у плиты после особенно тяжелых дней с Лизой, когда она болела. И даже приносил мне оттуда какой-нибудь десерт, но чаще всего я уже спала без задних ног.

– Скажи «папа», – учила я дочку, подтащив люльку к нашему шкафу.

Я разбирала старые платья и выбирала наряд к годовщине. Розовое платье с выпускного навевало воспоминания о беззаботных днях. А в чёрном я простилась с самым близким человеком в своей жизни. Я сглотнула вязкую слюну и отодвинула его подальше, чтобы не видеть. Голубое полупрозрачное платье подарил мне Макс ещё до свадьбы, но тогда я стеснялась одеваться в такое. После – мне не позволял животик. А ещё позже родившаяся Лиза и пара лишних кило. Но сейчас я без проблем влезла в него и пригладила на себе, смотрясь в зеркало.

Мне казалось, роды и семейная жизнь не очень меня изменили, но в голову тут же пришли слова свекрови, и я принялась осматривать себя более придирчиво. Волосы взлохмачены, а под глазами залегли тени от недосыпа, кожа у меня была тонкой и малейшие перемены тут же отражались на ней – то пигментация от солнца и веснушки, то вот синяки. Ещё и бледная кожа краснела и на холоде и на жаре, а подарок Макса оставлял мало простора для воображения, слишком открытый наряд.

Я отложила платье, решив в пользу розового. Легкое платье без рукавов и с квадратным вырезом, не демонстрирующим грудь. Не такое соблазнительное, как голубое, но надёжное и любимое, я всегда доставала его, когда требовалось выпрыгнуть из джинсов.

– Что тут у нас… – я нечаянно задела бедром соседний ящик, где Макс складывал свои галстуки, и взгляд тут же выцепил между тёмных и серых тонов что-то ярко-розовое. Я бы не заприметила эту коробочку, лежи она где-то в моих ярких вещах, но в шкафу Макса у неё не было и шанса. Я тут же захлопнула дверцу и счастливо улыбнулась, покачав головой.

– Ну вот, Лиза, кажется, твоя мама сама себе испортила сюрприз. Хотя мы же не заглядывали в эту коробку, да? – я заговорщицки подмигнула дочери, и она с интересом посмотрела на зеркальную дверь позади моей спины. – Твой папа мог бы прятать подарки получше, скажи?

Она заугукала, и я приняла это за «да».

Хоть я и не заглянула, но узнала надпись бренда на коробке. Это наверняка была сумочка. Последние год или два все подарки Макса были бытовыми, и я начала переживать, что он стал видеть во мне только жену и мать, скучную, домашнюю, семейную, и забыл, что я женщина, в жизни которой есть что-то помимо дома.