Пожертвовать всем ради нее

За деревьями кто-то стонал от боли, и утро, пронизанное золотом солнечных лучей, больше не казалось безмятежным.

Илриан вернул стрелу в кожаный колчан за спиной и пошел на звук, но старался двигаться бесшумно и все время озирался, ибо Пограничный лес не то место, где можно позволить себе расслабиться.

Под ногами пружинил мох. Вековые дубы вокруг шептались на языке ветра.

Последний жалобный стон донесся из кустов орешника — тронул тишину слабым эхом и больше не повторился.

Возможно, страдалец, прервавший охоту эльфийского мага, испустил дух.

Перед тем, как отвести в стороны ветки кустов, Илриан еще раз прислушался к таинственным, шелковистым шорохам лесной чащи: не пытаются ли его заманить в ловушку, поймав на крючок жалости? Пограничье кишмя кишит ненавистными людишками, а тем лишь бы только пролить эльфийскую кровь.

Но нет, тихо. Кажется, никто не притаился в засаде, дожидаясь удачного момента, чтобы напасть.

Круглая полянка за стеной орешника купалась в солнечном свете, а на ее краю, в высокой траве, лежала девушка в белом платье. И именно благодаря тому, что платье на ней было таким кипенно-белым, кровавая рана в животе сразу бросилась в глаза.

Дева.

Одна в лесу.

При смерти.

Илриан нахмурился. Ему совсем не было стыдно за то, что он не кинулся незнакомке на помощь в ту же секунду, как увидел, что она истекает кровью, а перво-наперво посмотрел на ее уши.

Человек.

Он стиснул зубы и шагнул назад, уходя с солнечной поляны в тень под кронами деревьев-гигантов.

И все же совесть не позволила ему уйти от своей злополучной находки слишком далеко. На душе было неспокойно, а угрюмые дубы, меж которых пролегал его путь, глядели на эльфа с молчаливым неодобрением.

Будь на месте раненой незнакомки мужчина, Илриан ни за что не вернулся бы на поляну, но молодая девица, пусть и человечка, вряд ли успела причинить вред кому-нибудь из его народа.   

«Не успела. Вот именно! Просто не успела», — подумал он, сжав кулаки, но все-таки опустился на колени рядом с этой страдающей человеческой девушкой.

Глаза безымянной красавицы были закрыты, на щеках дрожали тени от пушистых ресниц, длинные волосы рассыпались по траве языками рыжего пламени. Из живота торчала стрела с зеленым оперением.

Зеленым.

Илриан озадаченно свел брови.

За его спиной висел колчан со стрелами, и хвостики у них были точно такие же по форме и цвету.

Выходит, бедняжку подстрелил эльф. В ее животе была эльфийская стрела.

Но зачем кому-то из его народа покушаться на жизнь беззащитной девы? Из ненависти к людям? Но женщины и дети неприкосновенны!

Злой на своего сородича, грубо поправшего эльфийский кодекс чести, Илриан взял девушку за руку, чтобы проверить пульс, и в ту же секунду его будто пронзило молнией. Он вздрогнул. Вокруг его пальцев, лежащих на запястье раненой, возникла сфера золотистого света, мерцающая в такт биению сердца.

В венах тотчас забурлила раскаленная лава, и эта лава устремилась прямиком в пах, ударив туда волной невыносимого удовольствия.

Что с ним? Что это такое?

Илриан в ужасе отпрянул от странной человечки, выпустив из руки ее белую безвольную кисть со следами крови. Похоже, этой ладонью несчастная зажимала рану в животе, пока не потеряла сознание от боли и слабости.

Как только прикосновение было разорвано, волшебство, так напугавшее эльфа, исчезло, но не его последствия.

Сердце в груди громыхало спятившим барабаном. Кожа горела, словно под ней трещал невидимый огонь. Судя по тому, как щипало лицо, Илриан был весь красный. Его трясло.

С опаской он покосился на девушку, прикосновение к которой буквально обожгло его. Кинул на нее один настороженный взгляд — и задохнулся от бури чувств.

Рыжеволосая незнакомка показалась ему самой прекрасной женщиной на свете, она словно светилась изнутри. Илриана влекло к ней с неодолимой силой.

«Сияние», — понял эльф сначала с восторгом, а затем с ужасом.

Из жара его бросило в холод.

— Нет, — замотал он головой, пятясь от человечки, истекающей кровью. — Нет, нет, нет.

Она — враг! Да еще и вот-вот испустит последний вздох.

Он не хотел этих чувств!

Но у него не спрашивали. Боги распорядились его судьбой так, как посчитали нужным.

С каждой секундой нежное и страстное чувство, пустившее корни в его груди, крепло и разрасталось. Он не мог ему сопротивляться, больше не принадлежал самому себе. Стал рабом этой женщины, рабом Сияния.

Задыхаясь от счастья и паники, Илриан снова подполз на коленях к своей… истинной, к девушке, которая еще минуту назад была для него незнакомой, чужой и вдруг стала самой дорогой и родной на свете. Стрела эльфийского лучника торчала из раны в ее животе, и белое платье стремительно пропитывалось кровью. Теперь он видел, что кровь повсюду, не только на одежде — впиталась в землю, окропила зловещими красными брызгами сочные стебельки травы.

— Она умирает, — шепнул эльф дрогнувшим голосом и дернулся, как от удара хлыста. — Она… она… умирает.

Если она умрет, сияние померкнет! Тот, кто познал сияние, не выдержит жизни во тьме. Погасшие эльфы, мужчины, потерявшие свою пару, от горя сходят с ума. Они более не чувствуют вкуса радости, их души каменеют и отмирают, словно ткани, пораженные гангреной.

— Надо ее спасти. Надо спасти.

И ее, и себя.

Дрожащими руками Илриан обломал древко стрелы и как мог осторожно вытащил железный наконечник из поврежденной, развороченной плоти. Далее он стянул через голову свою тунику и зажал тканью рану, но его избранница продолжала бледнеть. Ее пульс слабел. Между сомкнутыми губами собиралась полоска красной влаги. Это кровь поднималась по горлу, предвещая скорый конец.

Счет шел на минуты, на секунды…

Засиять и сразу погаснуть — несправедливо, нечестно, жестоко! Он не мог ее потерять! Не мог! Не успел вкусить счастья, а на языке уже горечь тлена.

Ох, если бы Илриан был целителем, но нет. Его магия боевая, а не лечебная. Он не сможет заживить смертельную рану, как и не успеет донеси свою избранницу до эльфийских знахарей.

А значит, остается одно.

Чтобы спасти свою пару и спастись самому, Илриан решился на отчаянный шаг.

Редкий безумец отважился бы на подобное безрассудство, но у него не было выбора.

И он рискнул.

Илриан надеялся, что поблизости нет людей, которые могут его услышать, ведь к своему дару эльфы — что боевые маги, что бытовые, что целители — взывали с помощью песни. 

Когда кто-то из его народа начинал петь, все вокруг замирали, завороженные сильным, выразительным голосом. Девицы теряли головы от любви к его обладателю. Вражеские воины опускали мечи и луки, не в силах противиться желанию дослушать волшебную песнь до конца. Тут-то коварные дети леса и косили зазевавшихся человечков. Так что голоса эльфов были грозным оружием, совсем как у далеких морских сирен, обитающих в южных водах у мыса Вековой Скорби.