Тихоня и Хулиган. Его запрет

«Он жив?»

Я точно уже был без сознания, но почему-то отчетливо помню этот вопрос. Там, у универа, пока я валялся на асфальте, кто-то точно это спрашивал.

В палате тихо. Медсестра снимает капельницу и, громко стуча каблуками, сваливает в закат. Башка трещит. В ребрах давит. Нога… О, ногу я почти не чувствую, несмотря на то, что перелома нет. Сказали, сильный ушиб. У меня, в принципе, сильный ушиб всего меня и ни одного перелома.

Только ногу с башкой бинтами перемотали…

А, ну еще тошнит периодически, но это терпимо. Сотряс в моей жизни уже случался.

Ненавижу боль, а лекарство еще, видимо, не подействовало, потому как я до сих пор ее чувствую. Или просто внушаю себе, так, чисто по инерции. Должно же быть больно, верно?

Что мною двигало, когда я толкал Панкратову и подставлялся сам? Понятия не имею. Мнимый героизм, видимо. Ну и простые логические выводы о том, что мой организм будет посильнее и я точно не отъеду. Майя же… Даже думать не особо хочу, что бы с ней могло быть.

Морщусь от звука распахивающейся двери, а когда вижу перед собой Мейхера с Панкратовой, блевать тянет.

— Как дела, герой? — спрашивает Арс, вваливаясь в палату.

— Зачем ты его сюда притащила? — спрашиваю у Майи, имея в виду Арса.

— Че с ногой? — не унимается Мейхер.

— Ушиб.

— А с башкой?

— Сотряс.

— Удивительно, что было чему сотрясаться, — этот козел ржет, а Майя пихает его локтем в бок. — Ай. Ты чего дерешься?

— Двинь ему хорошенько, — ухмыляюсь, а потом прошу уже Мейхера: — Выпиши меня отсюда на фиг.

— Как?

— А ты тип не знаешь. Денег дай. У меня весь нал в тачке остался.

Было бы странно давать взятку переводом, хотя…

Плевать. Главное, что отец ничего не знает. Ему не сообщили по моей просьбе. Пока не сообщили…

Ни ему, ни матери. Маме, потому что будет волноваться, отцу… Он устроит очередной скандал, в этом я уверен. Но главное не в этом, конечно, я просто не хочу пока с ним пересекаться. Как отрубило после всей этой гадкой истории. Доверие к нему пропало. Ко всем пропало, если честно.

— Да без проблем, — сразу же соглашается Мейхер. — Май, посиди здесь пару минут.

— Хорошо, — кивает и наблюдает за тем, как Арс выходит из палаты. — Ты как? — смотрит уже на меня. — Болит?

— Жить буду. Нормально все. Че с тем уродом?

Под «уродом» имею в виду водилу такси.

— В полицию забрали.

— Отлично.

Удовлетворенно киваю и вижу, как открывается дверь. В слоу-мо вижу, отвечаю.

В этот момент меня словно ледяной водой окатывает. Вдохнуть не могу. Кровь закипает прямо в жилах.

Какого черта она приехала? Впиваюсь в Полинку глазами. Почему-то теперь мне кажется, что те слова, там у универа, говорила она.

«Он жив?» — спрашивала именно она!

— Зачем ты пришла? — Жадно ее рассматриваю, продолжая кое-как хватать воздух ртом. По-другому не выходит, легкие словно стеклянной крошкой забило.

— Узнать, как ты.

Узнать…

Похвально, конечно, но с чего бы вдруг?

Понимаю, что фигню несу. Понимаю, но не могу сейчас на нее адекватно реагировать. Ревность душит. Удавка уже затянута, осталось только посильнее надавить — и вуаля.

— Узнала? — сглатываю, припечатывая ее взглядом. — Иди домой.

— Ты из-за нее сегодня чуть не умер, — смотрит на Майю с раздражением. Нет, с лютой ненавистью. — А ты, — прищуривается, практически тыча в Панкратову пальцем, — просто причиняешь боль. Всем вокруг!

— Я… — Майя приоткрывает рот, но с ответом медлит. Как рыбка, только губами шлепает.

— Выйди, Полина, — прошу почти спокойно. Скандалы сегодня мимо. Башка точно взорвется.

— Может быть, она выйдет? — кивает на Майю. — Это будет логичней, нет?

Лялина огрызается, даже шаг вперед делает. Занимательно, в какие странные моменты у нее прорезается голос.

— Ты глухая? — давлю голосом, а сам ее рассматриваю. Всю, до мельчайших деталей. — Иди домой.

Прошу. Вроде даже без агрессии. Прошу и понимаю, что она не могла. Ну не могла. Это бред. Может, реально отец? Только зачем? Я уже сотни вариантов прикинул. Сотни!

— Я твой друг, Кудяков, и имею право голоса. Разве нет?

Стиснув зубы, снова на нее смотрю. Всю такую правильную и хорошую.

В тихом омуте, еще и с зелеными глазами. Точно ведьма!

Прикрываю глаза на секунды и, словно в раскадровке, вижу вечер субботы. Почему именно сейчас? Почему сейчас память подкидывает мне этот тупой вечер, когда Лялина целовалась с этим…

— Пошла вон, я сказал.

Выдаю на бушующих внутри эмоциях. Это какой-то бешеный коктейль из чувств. Вязких, черных, не вписывающихся в наши с Полинкой отношения. Совсем.

— Придурок! — кричит Полька и, хлопнув дверью, вылетает из палаты.

— Зачем ты с ней так? — подает голос Майя.

— Ты тоже свали, — отзываюсь флегматично, падая башкой на подушку. Задрали все.

— Она права, ты придурок.

Панкратова тоже выскакивает за дверь, наконец-то оставляя меня одного. Ну и славно, правда, сожаление о сказанном Полине накрывает почти сразу. Начинает поедать изнутри. Медленно, дотошно, противно. Тошнота от этого усиливается в разы, радует только, что Мейхер выполняет обещание. Выписывает меня из больнички и даже подкидывает домой. В гости их с Панкратовой, естественно, не зову. Кое-как дохрамываю до спальни и заваливаюсь на кровать.

Уже глубокой ночью, проснувшись в холодном поту, пишу Полинке. Меня знобит, а стоит закрыть глаза — кошмарит. Какие-то убогие, выкручивающие психику сны.

Подсунув под голову еще одну подушку, набираю текст.

«Прости».

На большее мозгов не хватает в этот момент.

Ответ приходит мгновенно.

«Иди в задницу!»

Улыбаюсь, как полный придурок, и, сунув телефон под подушку, закрываю глаза. Испытываю при этом моральное удовлетворение.

Заснуть правда не успеваю, потому что мне звонят. Не Полинка, к сожалению, но чел важный.

— Вэл, есть зацепка по твоему делу, — выдает без приветствия.

Напрягаюсь и резко сажусь на кровать. Тру глаза свободной рукой, не веря своим ушам.

— Какая?

— Видео щас скину.