Тихоня и Хулиган. Его запрет

— Ты куда пропал вообще? Решил затворником стать?

— Типа того, — киваю и неосознанно для себя самого смотрю на окно спальни, где сейчас спит Полина. Так и подмывает встать и уйти отсюда. Туда. К ней.

— Ужас! — Ксюха смеется и тянет меня за руку к беседке. Не сопротивляюсь. Вообще нахожусь в максимально странном состоянии, меня словно по башке чем-то тяжелым приложили.

Ренат снимает мясо с мангала и тащит шампуры к столу. Анька тут же подставляет глубокую тарелку и подает Гимаеву нож.

Ледневские телки невпопад хихикают над тупыми шутками, которыми Ярик сегодня фонтанирует. Из него сочится агрессия, которую он пытается скрыть за глупым смехом.

Сажусь в кресло и достаю телефон. Проверяю мессенджер. Пусто. Точнее, от Полинки пусто. Реально спит, что ли? Хотя она же сказала мне это русским языком.

За столом становится шумно. Ребята треплются о всякой ерунде. Не вслушиваюсь особо. Ксюха придвигает свое кресло вплотную к моему. Усаживается, снова касается предплечья ладонью.

Чувствую яркую вспышку раздражения. Мне не вкатывают ее прикосновения. Даже по-дружески. Перемещаю локоть так, чтобы Ксюхины пальцы соскользнули с моего предплечья.

— Ты чего такой хмурый? — спрашивает с улыбкой.

— Нормальный, — пожимаю плечами. — Постриглась?

— Да, — касается руками ежика волос. Длина — максимум сантиметров пять-шесть. — Мне идет?

— Интересно смотрится.

— Какой невзрачный комплимент, Кудяков, — закатывает глаза. — Кстати, мне сказали, ты не один приехал. Где деваха?

— Ксю, — кривлю губы.

— Ладно-ладно, поняла, не мое дело.

Желание повернуть голову, чтобы посмотреть, не зажегся ли свет в Полинкином окне, нарастает с каждой секундой.

— Кстати, на днях была в «Рокфе». Пару сотен подняла.

«Рокф» — это клуб. Не совсем обычный, правда. Если ты хочешь пощекотать себе нервишки, хапнуть адреналинчика или просто поглазеть, как это делают другие, — тебе туда. Такие «игры на выживание» в реалиях современного мира, «игры на людей» даже, ну и, естественно, ставки.

— Поздравляю.

— Ага, спасибо. Давно тебя там не видела. По-прежнему блюдешь договор с отцом?

— Что-то тип того, — киваю.

Перед поступлением мы с отцом действительно договорились, что я завязываю со всей этой хренью. Не отсвечиваю в подобных местах, и бла-бла-бла. Но правда в том, что мне в принципе самому все это никогда особо не было интересно.

Впервые я попал на игры в доме Мейхера через Рената, это потом уже был и «Рокф», и «Медиум». Мне шестнадцать было.

Пацаны тогда вовсю прожигали жизнь, и обычных развлечений им уже не хватало.

Меня же затянуло в тусовку просто из чувства собственного противоречия.

Я болтался по жизни как маятник туда-сюда. Школьные олимпиады, маячащая на горизонте золотая медаль, редкие тусовки с друзьями и постоянная, просто непереносимая скука.

Меня воспитывали с установкой относиться к людям так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе. Глупая формулировка — это я всегда знал. На свете много уродов, которые этим правилом подотрутся. И тем не менее родителям удалось вложить в мою голову что-то хорошее. Я никогда не встревал в конфликты, думал головой, отдавал отчет своим действиям, никогда бы не подставил своими развлечениями ни отца, ни мать.

Меня в семье любили, уважали, прислушивались и делают это до сих пор.

Как я вообще попал в компанию обиженных на жизнь подростков, вопрос. Нет, ответ есть, конечно. Хотелось выйти из зоны комфорта. Прожить какие-то новые эмоции. Тот же адреналин… На него быстро подсаживаешься. Втягиваешься в игру и начинаешь делать ставки. Хочешь показаться круче, сильнее, более прошаренным, чем ты есть. Показываешь, что тебе ничего не страшно и ты можешь абсолютно все. Не думаешь ни о ком, кроме себя.

Меня затянуло, и потом, на кураже, я сделал то, что сделал. Это было мерзко. За такое презирают, в моей семье точно. Я сам себя презираю, до сих пор.

Мне было восемнадцать, когда моя двоюродная сестра навязалась с нами. Хотела влиться в тусовку. Ребята предложили на нее поиграть. Мне было весело, башню снесло…

Ия тогда просила меня повлиять как-то, а я сказал, раз пришла, значит, была готова хватануть адреналинчика, и потом с легкой руки сделал на нее ставку.

Когда понял, что сделал, дома ныл как девчонка, потому что обратно было уже ничего не отмотать.

— Арса тоже сто лет не видела, но слышала, что он в Москве.

— В Москве, — киваю.

— Вот скажи, — вклинивается Леднев. Он сидит напротив меня. Чуть подается вперед, упираясь локтем в стол. — Тебе серьезно заходит эта Лялина?

— Яр, — вмешивается Ренат и кладет руку Ярику на плечо.

О чем, точнее, о ком пойдет речь, я уже знаю. Леднева давно бомбит от моей с Полинкой дружбы. Вот и прорвало, судя по всему.

— Да нет, — улыбаюсь, — пусть продолжает. Давно хочет высказаться, правда, Ярик?

— Хочу! Не понимаю просто…

— Это все нокауты, Яр, — откидываюсь в кресло, принимая максимально расслабленную позу. — Когда по башке прилетает, потом неудивительно чего-то не понимать.

— Смешно, но я все равно не понимаю. Нет! Вон, — тычет пальцем в Ксю, — с Ксюхой лучше замути. Она ж огонь! А Полина эта твоя никакая. Ты с ней от скуки не сдох еще?

Леднев ухмыляется, бросает взгляд за мою спину и шмыгает носом, падая обратно в кресло. Над столом повисает тишина. Все переглядываются.

Поворачиваю башку.

Полинка стоит буквально в четырех шагах от беседки.

Слышала? Давно она тут?

Лялина поджимает губы, делает несколько шагов назад, прежде чем крутануться на пятках и побежать обратно в дом.

— Ярик, ты совсем! — шипит Анька. — Головой думай, что несешь.

Беру со стола телефон и иду следом за Полиной. Какого-то черта Ксюха увязывается за мной.

— Вэл, мне кажется, ее лучше не трогать сейчас. Пусть успокоится.

— Думаешь? — торможу перед дверью.

— То, что Ярик идиот, ты ей всегда сказать можешь, да она и сама понимает это. Пусть одна побудет. В тишине.

Киваю. Сую руки в карманы куртки. Бросаю взгляд на окна. Свет зажегся.

Считаю про себя до десяти и дергаю ручку двери. Паузу выждал, можно сказать.

— Вэл! — кричит мне в спину Ксю.

— Потом, — отмахиваюсь и взбегаю по лестнице на второй этаж.