У бездны на краю

На одну попытку двинуться тело отозвалось болью, огнем прошедшейся по каждой, мельчайшей, чешуйке кожи, не хуже, чем когда нас в последние годы в Школе магии и наук учили терпеть боль, а затем, уже в Отряде, выносить пытки. Перед глазами разлилось багровое марево, боль зазвенела даже в ушах, и я не сразу сообразил, что источник — левая сторона груди. Подавив ощущения, не без труда, различил привычные очертания спальни — полог кровати, атласное покрывало, гардероб, стол. Гардины, закрывшие окно, выходившее в дворцовый парк. И почему–то заботливо перевязан свежими, чистыми бинтами торс, и правая кисть тоже…

Понемногу вспомнилось предшествовавшее тому, что я отключился — соседний со столицей город, Фар, нашествие пары крупных стай харров, опасных, смертоносных ящеров, даже для самиров смертельной угрозы, будь чудищ несколько, а самир один. Для людей — кошмар не хуже дракона. Моя сотня прикрывала фланг, зачистку осуществляла главная команда из двух полновесных опытных сотен, мы же шли чуть в стороне, на случай попытки ящеров сбежать или появления других, извне. Всё было относительно спокойно, мы тщательно исследовали небольшую пригородную деревушку… И засаду распознали слишком поздно, уже когда вышли на окраину деревни, и безмятежная мирная деревенька превратилась в полусотню раззявивших пасть камней и кочек, тележки, собачьей будки и просто показавшихся среди деревьев начинавшейся от деревни рощи (харры могли становиться невидимыми, наводя на себя несложный морок) ящеров.

То, что они умели устраивать слаженные для такой большой группы засады и маскироваться с помощью природы — камней, канав и прочих прикрытий, для нас стало откровением, и даже более опытные самиры из сотни столкнулись с таким впервые в жизни. И я даже как будто смог вывести ребят малой кровью, когда яд сыграл свою роль. Длинный острый коготь всего на полдюйма пробил доспех и вошел в грудь, даже поменьше. Оказалось, этого было достаточно, чтобы сознание вскоре стало затуманиваться и в итоге оставило меня, когда мы сумели уже прорвать окружение и выйти навстречу подоспевшим ребятам основной команды, отвлекая ящеров от попрятавшихся в своих дворах местных и принимая удар на себя. Найти слабое место в рядах противника, где (всё же харры не были слишком–то мудрыми созданиями) собрался не в меру ретивый, но более слабый молодняк, несколько самцов вместе, и сосредоточить усилия своих на ударе именно в это место, от остального кольца только обороняясь, заняло несколько секунд, да и последовавшая схватка была не слишком продолжительной. И всё–таки я вывел ребят из засады, всех, кого смог… Вывел же? А если нет?!

 — Волчонок, лежи лучше, — хриплый, усталый голос слева. Взгляд удалось, через боль и дурноту, скосить. Прищуренные подслеповатые глаза, бородка. Один из моих лучших друзей, Ладар… Нервно впившийся пальцами в книгу.

 — Ребята…

 — Ты вывел восемь десятков. Харров было полсотни. Вы сделали невозможное, парни, ушёл только один ящер, как вы дошли до основных сил, его потом ваши нагнали в роще. Карру жив, цел, и уже восстановил силы. Он тебя практически на себе вытащил.

 — Как долго? — тяжёлый груз лёг на душу, при всех попытках Ладара показать, какой я молодец. Мне были вверены почти сто жизней. Девяносто четыре с моей собственной. Я вывел восемь десятков… Всего. Значит, десяток семей переживали утрату, из–за того, что сотник Фэрт не распознал засады противника прежде, чем удар обрушился. — Сколько я валяюсь?

 — Почти неделю. Ты чудом выжил, — лицо исказила горькая гримаса. — Яда было… не то, чтобы мало… Целители потрудились, конечно. Твоя сотня временно отправлена в отпуск, восстанавливают силы, восемьдесят два живы, большая часть целы.

 — Одиннадцать…

 — Всего. Могло быть куда больше, ты это понимаешь? Тебя никто, никто не обвиняет, даже семьи погибших. Вас окружили с четырех сторон полсотни ящеров. Никто даже не думал, что они настолько разумны, чтобы устроить массовую засаду… Твои парни рассказали, что ты быстро сообразил про слабое место и лично повёл своих… Фламберг зайдёт на днях, ему сейчас тоже пришлось поработать, нашествие было очень крупным, выясняем, как это вышло, помощь пострадавшим, возмещение ущерба… Передаёт, что собирается перевести тебя на должность поспокойнее.

 — Я же не ногу потерял, — мрачно пошутил в ответ, делая вид, что всё было в порядке. Друзья могли говорить что угодно, но я знал, что вина была целиком моя, из–за меня погибли парни из сотни, и это на мне лежала ответственность за то, чтобы такого не случилось.

 — Ты всех напугал, мелкий. Элиа почти неделю толком не спит и не ест, и очень много плачет… Карру сейчас в парк увёл, подышать немного. Кстати, славная девчушка.

— Свататься собрался? — съязвил, пытаясь то ли отогнать, то ли скрыть крайне мрачное настроение. — И когда уже наконец перестанешь звать меня мелким? — в какой–то мере на самом деле был почти благодарен за то, что не давали убивать себя мыслями о роковых для парней промахах. Двадцать пять сотен в Особом Отряде. Всего двадцать пять, одна из них — моя…

— Да вроде нет, да и она совсем молодая ещё… — хмыкнул Тихоня. — А мелким буду звать до первой седины, — поддел он.

— Вот что значит быть среди вас младшим… — реплику оборвало появление в двери мужчины с подносом в руках. Бинты, какие–то настойки, и мерзкий запах лекарств. Из–за его плеча выступила невысокая фигурка, бледная, с огромными тенями под глазами.

 — Ты очнулся? — что сказал «брат», я не расслышал за совсем тихим выдохом, девушки. — Бэнни… — лекарь попросил оставить нас, мешая ответить, да и силы на разговор находились с трудом. Осмотр, какие–то мази, перевязка и заявление, что друзьям неплохо бы уйти, в покоях находилась сиделка, вставать, разумеется, было нельзя (впрочем, пробовать желание отсутствовало). Сестра могла ненадолго заглянуть, но мне не следовало волноваться, лучше было не двигаться, да и вообще было бы просто идеально, если бы я лёг спать. Отделавшись от мужчины, твердившего бессчисленные «если» и «вам не следует», я почти обрадовался, когда Элиа вернулась, заплаканная, растрёпанная и больше похожая на призрак, нежели на обычно полную жизни улыбчивую девушку.

 — Я уже не знала, справишься ли ты. Лекарь сказал, шансы не очень велики… — хлюпая носом, поведала она. — Ты обещал, что никогда не оставишь меня…

 — Ну так и не оставил. Я живучий и противный, тебе ещё надоем, и ты сбежишь от меня замуж, — тёплые ладони осторожно сжали левую руку, без бинтов. В кисть угодили чьи–то огненные чары, припомнилось. — А потом будешь скучать по своему вредному старшему брату.

 — Как ты можешь так шутить, после того как едва не… ушёл… — едва ли не впервые она сидела ко мне настолько близко, что тихое, прерывистое дыхание касалось щеки. — И ты совсем даже не противный, хороший. Я за тебя испугалась…

 — Даже если что–то случится, у тебя будет кое–какое имущество, — выдавил я кривую улыбку. — Не бойся, я подумал об этом.

 — Но при чём здесь имущество?! — тихий вскрик заставил бровь поползти вверх. — Я испугалась не того, что потеряю что–то там. А что с тобой может произойти самое страшное. Мне не всё равно! Ты мой друг!

 — Друг? — полумрак комнаты, почти погасшая свеча на одном из столиков, и лежавшие на её лице тени завораживали взгляд. — Ты считаешь меня другом?

 — Да, ты добрый, и немного вредный, и странный. У меня никогда не было друзей, а мы подружились. Может быть, ты и не считаешь меня своим другом, но я тебя — да. Когда мне сказали, что ты ранен харром, я испугалась не того, что потеряю опекуна, а за тебя. И, не хочу тебя обидеть, но мне показалось, что у тебя тоже не так много друзей. Карру написал о случившемся твоей маме. Она до сих пор не приехала.