Сумеречный приют

Ник

Остановившись напротив срубленного дерева, Ник задумчиво посмотрел куда-то вдаль. Ветер, становившийся все холоднее, перешептывался с листвой. Заповедный дуб огромным молчаливым хранителем возвышался над лесным многообразием, словно постоянно наблюдая и осуждая. Обычно Ник любил проводить здесь время, вслушиваясь в гармоничный покой леса. Но сегодня он казался Дровосеку безжизненным и серым.

Замахнувшись топором, он яростно врубился в ствол, сопротивлявшийся лезвию. Еще один замах.

В голове всплыло воспоминание об их первом поцелуе, но сердце почему-то болезненно защемило. Что, если признания было бы достаточно? Что, если он обязан был остановить Хаббл, чтобы та не совершала ошибку, связывая свою жизнь с железным мутантом, который даже дышать не умеет? Она ведь поэтому покинула мастерскую, как только проснулась – не хотела сталкиваться с тем, кто нарушил неприкосновенные границы ее безопасности.

Кроме того, Ник очень беспокоился – Хаббл вчера сильно перебрала с алкоголем, и ему хотелось просто принести ей воды, положить прохладную руку на лоб, выслушать ее размышления по поводу стабилизатора или поиграть в бессмысленную игру в вопрос-ответ. Сделать все, что угодно, чтобы ей стало лучше.

А сейчас он понятия не имел, каково ей.

– Да чтоб тебя!

Он снова размахнулся топором, и лезвие окончательно разрушило целостность непокорной рябины. Теперь нужно распилить ее возле хижины и просушить. Обычно даривший спокойствие процесс заготовки дров казался сегодня на редкость изматывающим и удручающим.

Он понятия не имел, как вернуть доверие самого любимого человека на земле. Как извиниться так, чтобы окончательно не разрушить их крепкую связь.

Небо на горизонте окрасилось ярко-багряными красками, день медленно сменялся вечером, как это бывает в позднем августе и начале сентября. Пока он остервенело разделывался со срубленной осиной, небо затянуло темным полотном, усыпанным яркими звездами. Они шагали по куполу все тем же уверенным маршем, что и тысячелетия назад. Неприятно щемило сердце, была мысль даже завыть на луну, как это делают брошенные хозяевами псы, за которыми больше никто никогда не вернется.

Что, если все кончилось, не успев начаться?

Ник остановился, стиснув топор в металлических ладонях. Как бы ни было отчаянно и тоскливо, он должен найти Хаббл и убедиться, что она в порядке. Извиниться. И, если она отвергнет его попытки снова стать друзьями, то молча смириться и продолжить хранить покой Сумеречного приюта. Он не сомневался, что будет уважать ее решение, каким бы оно ни было. И будет ценить каждый день, проведенный в окружении тех, кому он мог доверить собственную жизнь.

Прикрыв дверь в хижину, Ник тяжелыми шагами двинулся в сторону Сумеречного приюта. В каменном доме на первом этаже горел свет – его тонкие лучики просачивались через заколоченные досками оконные проемы. Квадрат оранжевого света, в котором он различил фигуру Харпера. Это окно он так и не успел заколотить, но сейчас, кажется, займется этим с таким рвением, что нашпигует гвоздями весь дом. Лишь бы больше ни о чем не думать.

Подвал оказался распахнут настежь, внутри было холодно. Ник взглянул на лампочку и грустно улыбнулся – после их поцелуя Хаббл настояла на том, чтобы он ее подсадил, и она вкрутила новую. А потом девушка довольно быстро заснула.

Однако в мастерской все еще никого нет.

Ник нежно провел рукой по одной из рабочих курток Хаббл, висевших на крючке. Здесь все говорило о ней: разбросанные чертежи, книги с пометками, любовно разложенные на полках детали, полная окурков зловещая пепельница и… запах. Дровосек готов был поклясться, что чувствовал ее запах, от которого трепетало сердце.

Позади послышались знакомые шаги тяжелых ботинок по траве. Обернувшись, Ник увидел, как слегка покачивавшася на ногах Хаббл спускалась вниз по лестнице. Словно алкогольный дурман еще потряхивал мышцы, не давая прямо ходить. Заметив Дровосека, она резко выдохнула.

– Привет, – тихо поздоровался он.

– Ну, привет.

Она остановилась возле стола и достала из пачки сигарету. Зажав ее в зубах, снова повернулась к Нику. В глазах не было ничего, кроме презрения, которое часто появлялось, когда кто-то делал что-то очень неугодное. Ломал машину, издевался над слабыми или манипулировал.

– Хаббл, я хотел поговорить, – осторожно начал Дровосек.

– Слушаю. – Она чиркнула спичкой и прикурила.

– То, что произошло между нами вчера… – Он прервался. – Прости, я подумал, что ты говорила серьезно.

– Я была пьяна, Николас, – резко сказала она. – А ты просто воспользовался ситуацией вместо того, чтобы отобрать у меня фляжку.

Значит, он не ошибся. Она действительно избегала его с самого утра, потому что он разрушил священную неприкосновенность их дружбы. Сердце болезненно сжалось, но он пообещал себе сделать все, чтобы она его простила.

– Ты спросила меня, почему я чувствую себя живым, – тихо сказал он. – И я ответил честно. Я правда очень сильно люблю тебя и ни за что не стану настаивать ни на чем большем, если ты этого не захочешь.

Хаббл пренебрежительно фыркнула.

– Не ожидала, что ты настолько жалок. – Она затянулась и сверкнула глазами. – Распинался про то, как не сможешь соревноваться с живыми людьми. И знаешь что? Ты прав.

Ник покачнулся на ногах. Ему было очень больно это слышать, вчерашний вечер показался далеким сладким сном, который оказался ошибкой, перечеркнувшей все.

– Можешь заплакать, – безразлично сказала Хаббл.

– Ты же знаешь, что я не умею.

– Точно. – Она кивнула. – Ты даже в этом людям проигрываешь. Я вложила в тебя столько сил, пыталась сделать живым, но из этого ничего не вышло.

Ник сделал шаг навстречу. Все нутро болело, словно обрушиваясь под напором слов.

– Хаббл, я понимаю, что ты злишься. Но, пожалуйста, не надо так…

– Как?!

– Ты ведь говорила, что я… человек.

Она снова усмехнулась, от этого звука стало совсем отвратительно на душе.

– Ник, мне было жаль тебя, ты был никому не нужен! Никому, кроме меня! Неужели ты не видишь?

– Ты ведь сейчас несерьезно…

– Они все. – Хаббл указала наверх, словно говоря об обитателях приюта. – Ты просто рубишь им дрова, защищаешь их от тварей, выполняешь любую работу, приходишь на помощь. Ты по-прежнему никому не нужен, а я зачем-то взвалила на себя груз твоего существования.

– Почему было не оставить меня в лесу? – Ник закрыл глаза, стараясь не рухнуть от потока ужаса, который лился на него, опутанный в самый любимый голос на планете.

– Лучше бы я оставила тебя в лесу.

Без предупреждения она резко протянула руку и прижала ладонь к его груди. Ник распахнул глаза, его сердечник, никогда до этого не беспокоивший владельца, словно проткнули острым лезвием. Словно удар молотом, направленный в самую чувствительную и уязвимую часть его тела. Он закричал от невыносимой боли, мир вокруг замер, в глазах почернело.

– Больше ты никому не помешаешь.

Ник остолбенел от ужаса, боли и непонимания. Теплое обволакивающее доверие рвалось, оставляя кровь и ошметки. Дровосек инстинктивно сделал шаг назад, но железные конечности отказывались слушаться, и он рухнул на колени. Последний взгляд в глаза, когда-то смотревшие на него с бесконечной нежностью.

Это не она.

Умирающее сердце забилось с бешеной скоростью, глаза наполнил яркий свет покидающей сердечник энергии. К железной груди прижималась рука существа, выглядевшего, как его любимая.

Но вместо теплоты темных глаз он видел лишь бездонную силу тьмы.

– Ах ты тварь! – Незнакомое женское шипение.

В одну секунду шею монстра пронзил острый клинок, и тело двойника почернело с ног до головы, словно обугливаясь. Однако последний отблеск гаснущего сердечника, словно потушил свет внутри.

Последнее, что он слышал – крик настоящей Хаббл, его любимой. Он прокатился по подвалу, пронзительный и полный безысходности, словно вой раненого животного.