Сумеречный приют

Последние семь или восемь дней оказались таким отвратительным однообразным колесом, что и описать сложно. Вещий сон Джессики не обманул – уже утром на Сумеречный приют опустилась густая серебристо-белая дымка. Она не была похожа на утренние августовские туманы во внешнем мире. И, хотя воздух точно так же пах влагой и прелой листвой, было в нем что-то зловещее.

Туман словно пытался проникнуть в дом, тянулся как ядовитое облако. Несмотря на то, что погодное явление никак было не связано с фантомами, туман скрывал в себе что-то неизвестное и угрожающее. Его скелетные пальцы настолько плотно обхватили их небольшую полянку, что у солнца не было ни единого шанса.

Урожай Харпера снова погиб. Хранитель кукурузы был сломлен и подавлен.

И слава богам, Джессика неизменно была рядом, иначе парня точно хватил бы удар. У Хаббл особо не было времени для того, чтобы проводить время в доме – большую часть дня девушка пропадала в подвале с книгами и чертежами, стараясь не открывать створок и не впускать ядовитые белоснежные клешни.

Но она готова была поклясться, что каждый раз, заходя за сигаретами (пора бросать!) или кофе, она слышала, как Харпер и Джессика что-то обсуждают в его комнате. Один раз до нее даже донесся приглушенный звук рифмованных строк – Харпер читал девушке свои любимые стихи. Возможно даже собственного сочинения. Нужно будет обязательно поблагодарить Джесс, когда эта отвратительная пелена исчезнет. Харпер ведь всегда притворяется неутомимой душой компании, но на деле найти подход к его творческой душе было невероятно трудно.

Особенно, если ты занудная королева электричества, которая в душе всегда была немного мизантропом.

Хотя теперь пора было признать – она сильнее всех в приюте скучала по Изекилю и его сарказму. Обычно спокойная и безмятежная тишина ее лаборатории теперь казалась гнетущей. Ей ужасно не хватало дурацких шуток демона, который редко, но метко приходил прокомментировать ее работу и получить по пушистой попе полотенцем.

И еще больше ей не хватало Ника.

А у Ника хватало забот и без нее.

Туман сделал почти невозможными их встречи – Дровосек боялся, что фантомы могут прийти в любой момент. Он неустанно патрулировал границы, только иногда возвращаясь к себе в хижину для того, чтобы смазать суставы. Несмотря на то, что туман, кажется, отпугивал этих уродов, Дровосек даже и не думал прекращать регулярные дежурства.

Хаббл лежала на кровати с фляжкой коньяка, мысленно подсчитывая шаги Ника по границам их маленького мирка, замотанного в белый саван. Она словно пыталась угадать, в какой части леса он сейчас находится.

Ей нельзя лежать без дела. Еще и в одиночестве. Она сразу тянется ко всему вредному и отвратительному вроде алкоголя, катится обратно к своим темным корням психической нестабильности. Словно кивнув, подтверждая собственные мысли, Хаббл отхлебнула еще и поморщилась – коньяк обжег горло.

Хаббл всю жизнь ненавидела отпуска, выходные, больничные и плохую погоду. Все детство было расписано по минутам – секция астрофизики, кружок робототехники, потом вторая смена в школе, спортивная секция, домашняя работа, чтение какой-нибудь научной фантастики перед сном, мгновенно пролетевшая ночь, звонок будильника. Дом был буквально заставлен грамотами, кубками и медалями. Пока все вокруг учились быть счастливыми, она училась быть бойцом.

И ее война все никак не заканчивалась. Ни во время студенчества, ни после.

На новом рабочем месте в университете она работала за троих, стараясь заткнуть трудоголизмом цветущую плесень депрессии. Ведь депрессия существует только у ленивых, а она – машина. Сверкающая, безумная, мощная. Чем сильнее жмешь на газ, тем дальше будешь, верно?

И действительно, дальше было уже некуда – сначала отказала психика, потом здоровье, а потом выгорело все остальное. Спорт заменили вредные привычки, от которых не получается избавиться по сей день. Чтение книг и науку – молчаливая бессонница с головными болями.

В одну из таких ночей, она достала из прикроватной тумбочки блокнот, в котором аккуратно записывала свои идеи для проектов и вела рабочие записи. Перелистнув страницу, кривым почерком вывела:

Разнос всей системы. Гудение, треск проводов. По корпусу мигренью пошла трещина. Никто никогда не поверит, что эта машина когда-нибудь может сломаться. И да, она не сломается. Она взорвется в пыль. Мне должно быть грустно и страшно от этих мыслей. Но, если откровенно, мне уже никак.

Вырвав страницу, она яростно скомкала ее и отправилась на балкон. Прикурив, она поднесла зажигалку к своей глупой исповеди, подожгла страницу и выбросила полыхнувшую тайну в ночную темноту. Если она сама себя не спасет, то ее никто не спасет.

Воспоминания захлопнулись за импровизированной мысленной дверью, и Хаббл хищно улыбнулась в потолок своей лаборатории. Все это было в прошлом. Обратно в жизнь она поднялась самостоятельно. Обросла кучей вредных привычек, бессонными ночами, скверным характером. Но вернулась. И собиралась собирать свою жизнь по кусочкам заново.

Она жива и счастлива. Нашла свой глубоко обожаемый духовный вакуум в виде Сумеречного приюта, где сейчас кто-то хлопает входной дверью как будто катается на ней как бешеный. Она получила второй шанс на то, чтобы снова любить и быть любимой. И дала этот шанс тем, кто по какой-то причине сам лишился семьи.

– Нужно починить проигрыватель, – хриплым голосом сказала она сама себе, глядя в темный потолок. – Я хочу вернуть этому месту музыку.