Положитесь на меня, мадам!

Глава, в которой барон фон дер Тренк получает и оставляет вполне материальные послания.

Сразу после ухода нежданных гостей Порпорина сбросила с себя маску небрежной насмешливости.

– Мы собираемся, мальчики, – серьезно сказала она сыновьям. – Уезжаем. Прямо сейчас и очень надолго. Возьмите с собой по смене одежды и что-то, что вам особенно дорого, – у нас нет места для вещей и времени на сборы… Я не знаю, скоро ли мы вернемся, отец мой, – она снова повернулась к священнику. – Не могу гарантировать, что вернемся вообще.

– Господь не оставит вас, дочь моя, – ответил каноник. – Так же, как я не оставлю своей заботой Розамунду и Христиана. До вашего возвращения, слышите? Не смейте и думать, что вы уезжаете навсегда!..

– Им не следует сюда возвращаться, господин каноник, – покачала головой дама. – Вы знаете, как передать им весточку. Вот письмо моим бедным старшим детям, – я писала его в пути и хранила у сердца весь этот час, - она и в самом деле вытащила листок бумаги, явно вырванный из памятной книжки и мелко исписанный карандашом, и протянула священнику. – Пусть они знают, что мы с их отцом по-прежнему любим их и молимся за их будущее, но вынуждены быть от них вдали… какое-то время.

Колдовские глаза певицы подозрительно заблестели, однако, она взяла себя в руки:

– Прощайте, господин каноник. Спасибо вам за все, что сделали для нас: даже родной отец не заботился бы так о дочери, как вы обо мне. Я тоже надеюсь, что нам суждено еще встретиться, но как знать? Пути Господни неисповедимы, а злоба власть имущих зачастую не имеет срока. Вам остается в утешение прелестная Анжела и эти две маленькие девочки, – она кивнула на рыжих крошек, которым в это время что-то назидательно говорила Флоранс, а потом добавила шепотом: – Прошу, заботьтесь о них, как заботились о моих сыновьях… Даже если их мать тоже не вернется за ними… Прощайте!

***

Сцены расставания всегда тяжелы. Катрин и золотоволосая дочка артистов увели маленьких девочек в глубину сада «смотреть птичек», в это время два темноволосых мальчика с дорожными узелками забрались в карету, стараясь сохранить на лицах приличествующее моменту серьезное выражение, но украдкой улыбаясь и перемигиваясь: не каждый день выпадает дальнее путешествие. Рядом с ними села их мать, потом Мадлен – все еще в скромном дамском платье, но с красивой тросточкой в руке… Тренк видел эту «тросточку» в деле и помнил, как при легком нажатии с нее слетают ножны, выпуская узкий острый клинок длиной в сорок дюймов. Последней в карету забралась хмурая Флоранс.

– Вот, наконец и ты, моя дорогая! – Мадлен наконец смогла поприветствовать и обнять подругу. Тренк по-прежнему ехал чуть поодаль, невольно прислушиваясь к разговорам дам. – Слава Богу, наша теплая девичья компания снова в сборе и при деле… Планы побега? Все получится, уверена: господин барон имеет в этом огромный опыт, да и мы все не пальцем деланы, верно?.. Расскажи-ка мне лучше, как там мой пастор Шварц? Не успел еще меня забыть, очаровавшись тобой? Тренк, бедняжка, так смачно пожирал меня глазами, что я едва ли решусь сказать ему, что у меня появился кавалер с тонкой душевной организацией.

Тренк чуть было язык не прикусил. Готлиб? Она – и Готлиб?! Воистину, женское сердце – загадка, разгадать которую не под силу ни одному мудрецу.

– Помилуй, я всего лишь сестра почтенному пастырю, – похоже, Флоранс приободрилась, волей-неволей перенимая тон неунывающей подруги. – Да ему и некогда: в нашем предприятии ему отведена одна из главных ролей…

– О мой Бог! – разговор боевитых красавиц прервал удивленный возглас певицы. – Взгляните на это! Эту записку передал мне старый знакомый, с которым мы сейчас встретились у каноника. Господи, я чуть было не отдала ее этому доброму человеку вместо письма для моих старших детей… Вот послушайте: «Уважаемая синьора! В свободе вашего супруга заинтересована Франция. Вам следует оставить попытки просить императрицу о помиловании. Будьте сильной и стойкой: спасение уже в пути». Подписи, разумеется, нет.

В карете ровно на миг воцарилось молчание, которое прервала Мадлен.

– Ну надо же, девушки! – усмехнулась она. – Оказывается, за внимание господина провидца конкурируете не только вы. Некто хочет предложить вашему любезному новую работу, – но вы же не позволите, правда?

Ей никто не ответил. Что же, это тоже было ожидаемо. Взяв под крыло синьору, Тренк и его отряд выводили ее и детей из-под удара, однако покинутая ими тихая обитель отца каноника уже не была тем безопасным раем, защищенным неприкосновенностью и королевской кровью хозяина. Они только что ушли из очередной западни… Оставив там заложницами мелкую рыжую пророчицу и ее сестренку.

«Карлу лучше не знать! – подумал Тренк, снова выезжая вперед. – Да, собственно, и думать в этом направлении пока не стоит: пока что мы не в силах ничего изменить."

***

До вечера ехали без особых происшествий, ночь, однако, решили переждать на постоялом дворе в Хваловице: отряд, который день пребывающий в пути, был вымотан. Как оказалось, это было не лучшим решением из тех, которые барон фон дер Тренк принимал в своей жизни.

Постоялый двор имел название – «У медведя». И точно: чуть поодаль от служб и коновязи, вблизи какой-то чахлой рощицы, на длинной цепи сидел молодой, но уже достигший полного размера, бурый хищник; по виду – вполне себе сытый и не обиженный жизнью, равнодушно взирающий на людей, лошадей и хозяйских собак.

Комната для «господина Вольфа с супругой и сыновьями», как представил Тренк себя, Порпорину и детей, в этом деревенском домишке нашлась, «слугам» же было предложено заночевать в общем помещении.

– У меня есть несколько неплохих идей, – Тренк не посвящал синьору в подробности организации побега. – Впрочем, они довольно тривиальны, нам же необходимо сделаться вовсе непредсказуемыми для тех, кто играет против нас. Я уверен: меня еще осенит… Разумеется, именно вы будете первой, кому я поведаю об этих планах. А записку спрячьте: чувствую, она нам еще пригодится.

Порпорина благодарно кивнула. В домашнем чепце и удобном халате поверх сорочки вид у нее был настолько очаровательно-уютный, а незаплетенные черные волосы без единого седого волоска окутывали ее фигуру таким волнующим водопадом, что у Тренка перехватывало дыхание. «Господи, и зачем я тогда клялся! Хоть напивайся теперь…» – подумал он, склоняясь в придворном поклоне. Однако, к чести своей, барон взял себя в руки, пожелал даме доброй ночи и отправился в общий зал гостиницы, откуда слышались смех и разговоры: несмотря на Великий пост и непростое время, жизнь брала свое.

Здесь было многолюдно, точнее, многовато спящих: кто-то храпел на лавке, кто-то в углу на куче соломы. За длинным грязным столом оставались пятеро: обе «служанки семьи Вольф», «кучер» Карл и двое местных: судя по всему, здорово поддатые парни пытались заигрывать с дамами, да опасались рослого Карла.

– А знаете, девушки, – говорил один из них, - если б мне давали серебряный талер всякий раз, как я вижу таких красавиц, как вы… У меня бы было только два талера, потому что таких больше нет!

– А ты к нашим девушкам клинья-то не подбивай! – осадил его Карл.

– Наши девушки, Карл, – едко, как щелок, улыбнулась Мадлен, – сами отговорятся, не немые. А раз господин барон решил скоротать ночь за кружечкой, – это она говорила уже глядя на вошедшего Тренка, – то мы отправимся спать в комнату госпожи!

Дамы поднялись из-за стола и гордо удалились.

– Не спится, сударь? – участливо спросил один из местных, также завидев Тренка. – Хозяюшка!

– Щас, щас, – засуетилась за отгороженной какими-то досками кухонькой хозяйка или повариха. – Несу, несу.