Потерянная душа для Красного Дракона

Подо мной скрипит больничная койка. Слежавшийся матрас впивается в тело, словно я лежу на груде камней. Слегка морщусь, стараясь изо всех сил держать лицо, чтобы лишний раз не волновать сидящую рядом маму.
Наконец мне с трудом, но удается поменять неудобное положение.
Облегченно вздыхаю.
Как же все болит.
Взгляд падает на тонкое запястье, обтянутое прозрачной кожей, с которой, кажется, целую вечность не сходят синяки.
Вен больше нет.
Вот и сейчас равнодушно наблюдаю, как медсестра злится, пытаясь поставить мне злополучную «бабочку», чтобы прикрепить к ней капельницу.
- Вы ей делаете больно.
Мамин голос срывается. Она лезет помочь, думая, что облегчает мою участь. Уже не перечу ей. Знаю, что бесполезно.
Пусть хоть это отвлекает ее... дает забыться. Потому что не могу ее видеть такой.
Из яркой цветущей блондинки, какой она была еще полгода назад, когда ее красота и легкий характер заставляли местных мужчин, стоило ей пройти мимо, подбирать свои челюсти, она превратилась в старуху.
С потухшими глазами, воспаленными от бесконечных слез. С серой тусклой кожей, испещренной глубокими морщинами.
Каждый раз, когда она приходит меня навестить, мне становится невероятно стыдно. Я стараюсь поменьше смотреть ей в глаза и, наверное, от того выгляжу скупой на эмоции.
Но это выше моих сил.
Знаю, что она мало спит и совсем ничего не ест. И никакие мои уговоры на нее не действуют. А когда я пытаюсь объяснить, что это я смертельно больна, не она, что ей нужно жить, спешно замолкаю, теряясь от ее потока слез.
- Я делаю все, что могу. Колоть больше некуда, – раздраженно сообщает медсестра, отодвигая от себя маму. – Вы мешаете.
Мама садится обратно и вымученно улыбается, убирая с моего лба спутанную прядь.
- Ну как ты сегодня спала, Анют? Кошмары мучили?
Я отрицательно качаю головой, стараясь не обращать внимания на колкий взгляд медсестры, которая с упреком на меня посматривает, продолжая вести неравную борьбу с моими венами.
Эта ночь ничем не отличалась от предыдущих. И весь персонал столичной больницы знает, КАК я сплю.
Ни снотворное, ни успокоительное в лошадиных дозах – ничто не помогает.
Закрыв глаза, я попадаю в настоящий ад, где царствует сводящий с ума красный туман.
Все бы ничего, но находиться в нем невероятно жутко.
Тихие, едва различимые голоса бесконечно зовут меня. Их призыв выматывает, заставляет кричать и бежать из этого места. Но выхода мне не найти. И чем дольше я в нем нахожусь, тем острее чувствую чье-то чужое присутствие.
Всего лишь легкое касание, но этого достаточно, чтобы заставить меня холодеть от ужаса.
Обычно после контакта с этим кем-то я и просыпаюсь, крича во все горло.
- Нет, мама, не переживай, все хорошо. Я сегодня отлично выспалась.
Мама делает вид, что верит.
Мы все здесь делаем вид.
И сегодня я как никогда благодарна им за это, маме и медсестре.
Хочется в спокойствии провести очередной день, без того наполненный изнуряющими медицинскими экзекуциями.
Наконец вена подчиняется опытной руке медсестры. Она поправляет пузатый пузырек, настраивая капельницу.
Хочется спать, но мне мешает шум за дверью. Я вздрагиваю, когда в палату как ураган влетает белокурый мальчуган.
- Мама. Аня, – весело кричит мой брат, разукрашивая мою серую жизнь яркими красками. Я улыбаюсь, вдыхая его запах, пока он наворачивает круги по палате.
В дверях стоит моя тетя. Ее виноватый взгляд направлен на маму, которая нервно и как-то дергано следит за беготней Егорки.
- Не шуми. Ты видишь, Ане делают процедуры, – шипит она сквозь стиснутые зубы.
Егорка замирает, враз переключая свои эмоции. Делает озабоченное лицо и на носочках подходит ко мне.
Мама поджимает губы.
Моя мама – прекрасный человек и самый заботливый в мире родитель.
Но моя внезапная болезнь обострила ее чувство вины.
Когда родился братик, она всецело посвятила себя материнству. И я никогда ее не осуждала за это.
Все предельно понятно.
Он маленький. Чего со мной девятнадцатилетней нянчиться?
Ему сейчас как никогда нужна ее забота, ее тепло.
Но когда пришли результаты анализов, после того случая в университете, где я упала в обморок и меня доставили в больницу, у нее словно разум помутился. А узнав о моем диагнозе... вообще перестала существовать.
Ее боль, ее переживания ранили и меня. Казалось, что она твердо решила умереть, уходя вслед за мной.
И теперь Егор своей жизнерадостностью, необузданной четырехлетней энергией мешает ей погребать себя заживо.
Ради него ей приходится вставать с утра, готовить ему завтрак и водить в садик.
Я вновь улыбаюсь, глядя в его премилое личико.
Хорошо, что у нее останется Егор, иначе когда меня не станет...
Да, я не тешу себя пустыми иллюзиями, не жду чуда.
Его не будет.
Тело постепенно предает, капля за каплей истощая жизненные ресурсы. Да и сейчас я уже больше похожу на мумию, чем на девушку с огромными синими глазами и волосами, достающими до бедер.
Ее больше нет.
- Иди сюда, малыш. Как прошел твой вчерашний день?
Присутствие Егора помогает собирать со всего организма те редкие крохи, что еще теплятся в моей крови, вынуждая бороться за жизнь.
Боль в теле купирует сильное обезболивающее, но эта тяжесть в груди, где по сути у меня должна быть душа, мучает не переставая.
А он со своей болтовней каждый раз вытаскивает меня из удушающих лап красного тумана.
С ним я плыву на поверхности, не утопаю. Вот даже сейчас его смешное личико, когда он ласково проводит по моей щеке, заставляет нехотя набирать в грудь воздух и просто дышать.
- Отлично! Мы с Вероникой, – кивает в сторону моей тети, сестры отца, которого уже два года нет с нами, он пропал без вести в горах и считается умершим, – ходили в цирк. Там тако-о-ой медведь. Представляешь, он сам ездит на велосипеде. Я не умею, а он крутит эти... как их... педали.
- Егор, – строгий голос матери обрывает его пламенную и слишком быструю речь.
Я успокаиваю маму, сжимаю ее руку, глазами умоляя не вмешиваться.
- Ничего, малыш, продолжай... – прошу братика, но сама наблюдаю за мамой, видя, как та отворачивается, поднимая подбородок вверх, стараясь незаметно смахнуть слезу.-
- А еще я ел эту... как ее... вату... хотел тебе взять, но Вероника сказала не донесем.
Под его лепет я засыпаю.
Видимо, медсестра решила принудительно меня усыпить.
И снова я оказываюсь в красном тумане.
Сначала ничего не происходит. Лишь ледяные капли срываются откуда-то сверху и ударяются об мою кожу, посылая колючие мурашки.
Но, сделав шаг, я снова чувствую чье-то касание. Едва заметное. Потихоньку поднимающееся вверх по моим голым ногам.
- Аннааааа.
Я замираю, прижимая к худой груди исколотые руки.
Вся дрожу.
Больничная рубашка совсем не спасает от холода или страха, что пронизывает мое тело.
Делаю шаг назад, готовая в любой момент сорваться.
- Иди к нам... Аннаа...
Нет, это невозможно терпеть.
Эти голоса, женские и мужские одновременно.
Поворачиваюсь назад, бегу что есть мочи.
Вокруг только красная тьма. Бегу без разбора. Спотыкаюсь, поднимаюсь и снова устремляюсь вперед.
- От нас не убежишь...
Раз. Чувствую. На самом деле чувствую, как что-то или вернее кто-то делает мне подсечку. Я больно падаю, расшибая коленки.
Нет... нет! Я не сдамся.
- Начинаем реанимационные процедуры.
- Аня... Аня...
- Женщина, покиньте палату.
- Разряд.
Голоса окружают. В мое тело вонзаются миллионы иголок. Я слепну. Глохну. Но не могу отделаться от того, кто упрямо тащит меня за собой.
Резкий толчок. Оглушающий писк приборов, и я проваливаюсь в красную субстанцию, окончательно растворяясь в тумане.