Нежеланная императрица, или Постоялый двор попаданки

Я сжимаю губы, стараясь унять дрожь в пальцах. Признания… чувства…  Всё это откладывается. Но я знаю, что между нами что-то изменилось. И что уже не будет как прежде.

Эдвард тоже замирает, словно отрезанный от момента, в котором мы только что были. Его тёмные глаза мерцают в полумраке комнаты. Он смотрит на меня с уверенностью, с твёрдой решимостью.

Но Фарквал стоит на пороге, и в его взгляде нет ни намёка на терпение.

— Ваше Величество, это срочно.

Голос сухой, отточенный, не терпящий отказа.

Эдвард выдыхает сквозь стиснутые зубы.

— Войди.

Фарквал шагом пересекает комнату и останавливается перед кроватью.

— Мы допросили Джину, как вы и приказали, — произносит этот суровый мужчина. Советник, наверное? — Она даже не пыталась скрыть имена остальных участников заговора.

Я напрягаюсь.

— И что же она сказала? — Эдвард садится, морщась от боли, но во взгляде уже нет ни намёка на слабость.

— Она выдала всех. Десять заговорщиков. Среди них несколько мелких чиновников, пара знатных лиц и…

Фарквал делает паузу, будто собирается сказать нечто важное или ещё более неприятное.

— Один из самых уважаемых генералов армии.

Эдвард хмурится.

— Имя.

— Сэр Валгорн Дрейк.

В комнате повисает тишина.

Я не знаю этого имени, но по лицу мужа вижу, что он знает. И хорошо знает.

— Дрейк… — медленно повторяет Эдвард, пальцы на простынях напрягаются. — Чёртов герой войны…

Фарквал едва заметно кивает.

— В глазах народа — да. Но в архивах Совета хранятся данные о его методах. В том числе военные преступления, о которых предпочитали молчать. Десятки уничтоженных деревень под предлогом «подавления мятежей». Тёмные сделки с аристократией. И теперь — участие в заговоре против вас.

Эдвард не отвечает.

Я вижу, как в его взгляде вспыхивает тот самый внутренний огонь, который я уже не раз наблюдала. Гнев. Но гнев холодный, выверенный.

— Что с ним?

— Скорее всего, он уже догадывается, что Джина его сдала. Пока мы его не взяли, но за ним следят. Достаточно будет одного вашего слова.

Эдвард молчит.

Фарквал не торопит.

— Арестовать, — наконец произносит мой муж, и голос его звучит твёрдо. — Но… без шума.

— Разумеется.

Фарквал коротко кивает.

— Что с Джиной? — уточняет Эдвард.

Фарквал проводит рукой по волосам, делает короткий вдох.

— После допроса она попыталась себя убить.

Я вздрагиваю. Эдвард остаётся невозмутимым.

— Жива? — спрашиваю я обеспокоенно.

Как бы то ни было, она заслуживает праведного суда. Самоубийство всегда плохо.

— Да. Её успели остановить, — бросает мне Фарквал и обращается к мужу: — Можно подсказать суду назначить ей ссылку в монастырь. Под надёжную охрану.

Я медленно выдыхаю.

Я боялась, что её казнят. Но нет. Теперь она не сможет умереть в свой час, и не будет представлять угрозы.

Эдвард лишь кивает, принимая эту информацию.

— И последнее, Ваше Величество. — Фарквал задерживается. — Что делать с телом советника?

Я замираю. 

Воспоминания про этого человека проносятся в голове колючим вихрем. Его пустые глаза в зале суда в тот самый момент, когда Эдвард обрушил на него правосудие.

— Разберись с панихидой сам, — холодно говорит Эдвард. — На свое усмотрение.

Фарквал почтенно склоняет голову и, не говоря больше ни слова, покидает комнату.

В комнате снова загустевает тишина, которая тяжело давит на плечи.

Эдвард медленно проводит рукой по лицу. Я знаю, о чём он думает. О заговорщиках. О Джине. О том, что война не закончилась.

Я не говорю ничего. Просто тянусь к его руке и сжимаю её.

Он смотрит на меня. И я впервые вижу, как в его глазах смягчается холод.

— У меня к тебе предложение, любимая, — произносит он чуть сипло, но голос сквозит теплотой, и я невольно предвкушаю что-то хорошее.