Прощание. Последний конфликт

– Ненавижу. 

– Зря ты так. Иногда обстоятельства действительно сильнее нас. Что уж говорить о лейнианской субординации. Это не его вина. 

– Ненавижу всем сердцем. Это из-за него я чуть было не оказалась подопытным кроликом. 

– После всего, что было? Знаешь, себя обманывать – самое последнее дело.

Мария курила много и часто. Странно держала сигарету двумя дрожащими пальцами. И постоянно стряхивала пепел в специально приготовленную Преображенским пепельницу. Она стояла на кухне кадровика рядом с окном, согнув руку в локте, смотрела в вечернее небо Ильинска и о чем-то размышляла. Я, напротив, устала соображать, поэтому просто следила за ее действиями.

Мне нужно было привести себя в порядок. Мне было холодно. Так холодно, что пришлось укутаться в покрывало из спальни Преображенского. На ноги мне выдали мягкие носки. Оказалось, что Преображенский случайно купил их на какой-то новогодней ярмарке. Вид горящей сигареты по-своему согревал меня. 

– Извини, – покаялась Мария, снова избавившись от пепла и замечая мой интерес. – Привычка с детства: отец приучал к аккуратности. Это здесь я расслабилась, но его наставления запомнила навсегда. Да, тяжело ему со мной пришлось.  Прости, – она внезапно взглянула на меня, и в зеленых глазах блеснуло раскаяние. – Я думала, мы не успеем. Стресс. Очень сильный стресс. Мне нелегко с ним бороться до сих пор.

– У нас есть обычай обнимать друг друга в случае больших переживаний, – мне тоже было далеко до успокоения. – Если хочешь, можем попробовать, вдруг получится справиться с эмоциями. 

– Нет, – Мария покачала головой. – Не стоит. Я слишком давно не шла ни с кем на контакт.

Между нами повисло неловкое молчание. Мне хотелось спросить ее обо всем и ни о чем. Но начала я не с этого.

– Трехдневный интим можно отнести в категорию «все, что было»? – невпопад спросила я.

Мария зависла. Она даже руку на полпути к губам остановила, забыв затянуться. 

– С Сашиком?.. 

– Ага. 

– И никого другого за это время?

– Если бы не знала, что у вас в ходу менять партнеров, сейчас бы обиделась, – я глубоко вздохнула, понимая, что меня тоже этот вопрос интересует. – Нет, у меня только он с момента встречи. Про него ничего определенного не могу сказать. 

– Его я знаю, как свои пять пальцев, – усмехнулась Мария, отходя от новости. – Ты-то, как раз, меня и интересовала. Но у тебя воспитание. Баб Зоя молодец – сделала тебя настоящим человеком. Если честно, я даже рада этому. 

– Что должна символизировать твоя странная речь? 

– У Сашика тоже никого не было, – торжественно заявила Мария. – Это-то и странно, это–то и пугает. 

– Да неделя всего прошла, – фыркнула я. – Боже, мы с тобой обсуждаем его, как настоящую породистую лошадь. Это неэтично. 

– Ну а что ты хотела? – пожала плечами женщина, от которой во мне, пожалуй, был только чуть вздернутый нос. – Прилетишь на Лей – там со всех сторон будет эта система сдержек и противовесов. Привыкай сейчас. Тебе вообще повезло познакомиться с Преображенским. Он мое лучшее творение, он не такой, как остальные. Кстати, об этом, – она нахмурилась, а потом серьезно посмотрела на меня. – Кровотечения из носа были? 

– У кого? – поначалу не поняла я. 

– У Сашеньки, конечно, – словно маленькой, объяснила мне Мария. – Как у тебя. Тогда, на корабле, во время стычки с Диорном. 

Я не хотела вспоминать то ужасное время. Но возвращение с «Орайона» на Землю стало моим триумфом. Хотя Мария и Саш появились, как будто их послали свыше. В самый нужный момент. Мария сказала проще. Это был запасной вариант. 

Чудесного спасения могло и не произойти. Если бы не Муни, корабль Марии  никогда не состыковался бы с орбитальной станцией. И не узнай командир «Армады» на экране приветствия без вести пропавшую соотечественницу, их с Преображенским ни за что не пустили бы внутрь. Поскольку Диорну внезапно стало хуже (из-за чего «Орайон» и взлетел  раньше времени), командование на корабле перешло в руки военных. Глава исследовательской миссии за свои слова отвечать перестал. И пока нас с Диорном пытались «синхронизировать», Мария в нескольких предложениях доходчиво объяснила капитану, что я являюсь чистокровной лейнианкой. Поэтому процедура рекреации без моего согласия считается незаконной. Преображенский помчался к залу рекреации в тот же миг, как во взгляде командующего блеснула искра понимания. Дальше события развивались в моем присутствии. Самым ярким из них стал ненавидящий взгляд Диорна. Не знаю, как у меня получилось вытолкнуть его одного, оставив Мая себе. Вместе с этим я интуитивно научилась и еще одной вещи: «выключать» соседа. Он оказался слишком настойчивым в желании узнать, как я смогла выгнать его злую половину, так что я от всей души пожелала ему заткнуться, и у меня получилось. Потом, правда, пришлось извиняться за внезапную вспыльчивость. Но с этого момента в моих руках было оружие против лейнианцев. 

Диорн, присмиревший после моей выходки и обескураженный появлением Марии, сдался почти без боя. Еще бы, ведь моя предприимчивая боевая мама заявила, что мы непременно отправимся на историческую родину. Но через две недели. Это время понадобится, чтобы восстановить меня после их садистской процедуры. Которую, опять же, проводили без согласия чистокровной лейнианки. Однако Диорн не упустил возможности подгадить напоследок. 

– Раз уж вы оказались так тесно знакомы, от имени главы касты управленцев поручаю господину Преображенскому быть наблюдателем Лейквун. Он будет сообщать обо всех ее реакциях на Земле и во время полета к планете Лей, – непререкаемым тоном заявил он. 

Саш только глаза прикрыл, а мне словно голову тисками сжали. Я поняла, что это дело рук Диорна. Голова стала раскалываться еще сильнее, стоило мне взглянуть в его сторону. Он в упор смотрел на меня, гипнотизируя и пытаясь воздействовать так, как ранее в кабинете Преображенского. Тогда-то из носа и хлынула кровь. Очередная стычка с главой биотехнологов не прошла без последствий, но из нее я вышла победительницей. 

– Саш, платок есть? – вытирая ноздри, спросила я у кадровика. 

Мне тут же протянули салфетку. Но я, не замечая заботы Преображенского, холодно обратилась к Диорну. Только он сейчас интересовал меня: 

– Теперь-то мы можем покинуть станцию? 

– Вполне, – будто и не было попытки сломить меня, разрешил он. – Будем надеяться, что ваше с Маем расщепление произойдет по обоюдному согласию. 

Под термином «обоюдное согласие» он имел в виду как раз вариант Преображенского. Одна из сторон должна была испытать сильное эмоциональное потрясение, чтобы иметь возможность избавиться от второго сознания. Я смутно представляла, что же должно случиться, чтобы я захотела расстаться с Маем. 

– Прислонись ко мне – сейчас буду поднимать, может закружиться голова.

Нотками заботы в голосе Преображенского меня было не обмануть. Потеряв всякий интерес к Диорну, я хмуро взглянула на Суперменовича: 

– Если ты думаешь, что, появившись в сверкающих доспехах и вызволив меня из камеры, получишь прощение, даже не надейся. Я тебя все еще ненавижу. 

– Я понимаю, – смиренно отозвался кадровик и понес меня прочь из зала рекреации.

Мария от нас не отставала. Преображенский, выслушав мои гневные слова, как и обычно, сделал все по–своему. Так мы оказались у него дома, и на все мои протесты было дано лишь одно объяснение: «Я считаю это необходимым, я ведь назначен твоим наблюдателем».