Нежеланный брак, или уроки любви для герцога

Я ожидала увидеть разницу между западным крылом и той частью дома, куда меня поселил герцог, но контраст оказался разительным. Вместо пыльных поверхностей и тусклых зеркал здесь были начищенные до блеска канделябры, свежие цветы в вазах, идеально натертый паркет. В воздухе пахло лавандой и воском для полировки: ни намека на затхлость заброшенных комнат восточного крыла, где мы с Грейс провели многие часы, пытаясь придать помещениям хоть сколько-нибудь жилой вид.

Впрочем, сейчас было не до этого.

Кашель раздавался где-то наверху. Я поднялась по широкой лестнице, стараясь ступать как можно тише. Звук то замолкал, то возобновлялся с новой силой, словно направляя меня. Второй этаж, потом длинный коридор с рядом высоких дверей.

В коридорах было пусто — и это одновременно радовало и тревожило. С одной стороны, не придется объяснять, зачем я здесь, в той части дома, куда герцог строго-настрого запретил мне появляться. С другой… Почему никого нет рядом, когда девочке так нужна помощь? Обычно в этот час дом полон звуков: скрип половиц под ногами прислуги, звон посуды, приглушенные голоса… Но сейчас стояла почти звенящая тишина, нарушаемая только мучительным кашлем и всхлипываниями.

Я прошла мимо нескольких дверей, пока не остановилась перед той, из-за которой явственно доносились звуки. Тяжелая, дубовая, с изящной бронзовой ручкой, начищенной до блеска. Кашель за ней звучал так близко, что сердце сжалось от жалости.

Первое, что я почувствовала, войдя в комнату — духоту. Тяжелый, застоявшийся воздух, пропитанный запахом лекарств. Все окна были плотно закрыты, шторы задернуты.

В полумраке я едва смогла разглядеть девочку, сидящую на огромной кровати. Она буквально тонула в перинах и одеялах, её маленькая фигурка казалась особенно хрупкой среди тяжелых складок роскошных тканей. Рядом на столике я заметила рассыпанные порошки и опрокинутый пузырек с какой-то темной жидкостью — похоже, сиделка в панике пыталась дать ей лекарства, но они не помогли.

Не раздумывая, я бросилась к окну и распахнула его. В комнату хлынул свежий утренний воздух.

— Так будет легче дышать, — я быстро подошла к кровати. — Давай-ка сядем по-другому.

Я помогла Софи выбраться из нагромождения подушек и одеял. Её ночная рубашка промокла от пота, а тугой воротник явно затруднял дыхание.

— Сейчас расстегну это, — мои пальцы быстро справились с пуговицами. — А теперь наклонись немного вперед… вот так.

Я помогла ей принять правильное положение — слегка наклонившись, опираясь на руки.

— Я знаю, страшно, когда тяжело дышать, — проговорила я спокойно, заметив панику в её глазах. — Но мы справимся. Сейчас будем дышать особенным способом.

Я села рядом, чтобы она могла видеть мое лицо, стараясь держаться так, чтобы не нависать над ней — напуганному ребенку важно чувствовать пространство вокруг себя.

— Смотри, как я это делаю, — мой голос звучал мягко, но уверенно. — Сложи губы, будто хочешь свистнуть или подуть на горячий чай. Вот так… — я показала, как именно. — Теперь медленно выдыхай через них. Выдох должен быть длиннее вдоха.

Софи попыталась повторить, но закашлялась. В её глазах снова мелькнул испуг — должно быть, она боялась, что приступ станет еще мучительнее.

— Ничего страшного, — я успокаивающе улыбнулась. — Это с первого раза редко получается. Попробуем еще раз.

Я осторожно взяла ее ладонь и положила себе на живот.

— Чувствуешь, как движется? Вдох — живот поднимается, будто внутри надувается шарик. Выдох — медленно опускается. Давай вместе. Можешь закрыть глаза, так легче сосредоточиться.

Я видела, как постепенно расслабляются ее плечи, как дыхание становится более ровным. Мы сидели так несколько минут, просто дыша, и я чувствовала, как ее маленькая ладошка согревается в моей руке.

Постепенно ее дыхание начало выравниваться. Кашель становился реже, а потом совсем прекратился. Софи устало откинулась на подушки и внимательно посмотрела на меня.

— Вы — Розали, жена Родерика?

Голос был слабым, но в нем слышалось любопытство.

— Да, — я мягко улыбнулась.

Я невольно замерла, изучая ее лицо с неменьшим интересом. Передо мной словно было отражение герцога, только более юное и хрупкое: те же темные волосы, те же бездонные серые глаза. Несмотря на болезненную бледность и худобу, она была удивительно красивой девочкой. Точеные черты лица смягчались какой-то особенной, почти эфемерной нежностью.

— Почему вы не приходили раньше? — спросила она.

Вопрос застал меня врасплох. Я замешкалась, подбирая слова.

— Родерик сказал, что ты болеешь… Не хотел лишний раз тебя беспокоить.

— Родерик слишком меня оберегает, — в её голосе послышалась горечь. — Даже в сад не пускает. Говорит, там слишком сыро и ветрено.

— Ты, должно быть, очень любишь цветы, — сказала я. — Судя по рисункам.

— Рисункам? — Софи удивленно приподняла брови. — Вы видели мои рисунки? Родерик показывал?

Я не успела ответить — в коридоре послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Дверь распахнулась, и на пороге появился герцог — встревоженный, с растрепанными волосами, словно бежал через весь дом. За его спиной маячила запыхавшаяся сиделка, ее чепец сбился набок.

Увидев меня рядом с сестрой, герцог на мгновение застыл. Его взгляд метнулся к открытому окну, затем вернулся ко мне, и я буквально увидела, как его лицо темнеет от ярости. Желваки вздулись на скулах, пальцы сжались в кулаки с такой силой, что побелели костяшки.

— Ваша светлость! — сиделка, не заметив, что герцог остановился, чуть не налетела на него. — Я не знала, что делать! Ничего не помогало, она не могла дышать, я дала ей микстуру, но она только…

Женщина суетливо протиснулась мимо застывшего в дверях герцога, продолжая причитать.

— Приступ не прекращался, я пыталась дать порошки, но она так кашляла… Я побежала за вами, я…

Она осеклась на полуслове, только сейчас осознав, что в комнате что-то изменилось. Её растерянный взгляд заметался между спокойно сидящей на кровати Софи и мной.

— Но как… — пролепетала она, поправляя сбившийся чепец. — Когда я уходила, она…

Герцог медленно пересек комнату, словно хищник, готовый к атаке. От его растерянности не осталось и следа: каждое движение было наполнено холодной, с трудом сдерживаемой яростью.

— Родерик! — в голосе Софи прозвучала воодушевление. — Мне уже гораздо лучше. Леди Розали научила меня, как правильно дышать, когда…

Но брат, казалось, не слышал её. Его взгляд был прикован ко мне, и от этого все внутри похолодело. Я осторожно разжала пальцы, выпуская ладонь девочки, и поднялась с кровати. Нужно вести себя естественно, чтобы не напугать Софи и не спровоцировать новый приступ.

Герцог был уже совсем близко.

Его рука до боли стиснула мое запястье, а голос прозвучал так тихо, что только я могла его слышать.

— Прочь! Немедленно.

— Родерик? — в голосе Софи появились растерянные нотки. — Что-то не так?

— Все нормально, не переживай, — он обернулся к сестре, и его голос прозвучал почти спокойно. — Я скоро вернусь.

Но пальцы, сомкнувшиеся на моем запястье, только усилили хватку, когда он потащил меня к двери. Перед тем, как оказаться в коридоре, я бросила быстрый взгляд на девочку, ее глаза были широко распахнуты, а на лице застыло недоумение.

За дверью герцог резко развернул меня к себе. В полумраке коридора его фигура нависла надо мной подобно грозовой туче, готовой разразиться бурей. Глаза казались почти черными от ярости, а лицо застыло в маске холодной, едва сдерживаемой ненависти.

— Как вы посмели? — его голос был тихим, но от этого еще более пугающим. — Вы поплатитесь за это. Обещаю.

— Я только хотела…

— Убирайтесь! — оборвал он. — В свою комнату. Сейчас же. И не смейте выходить, пока я не приду.

В его тоне было что-то такое, от чего у меня по спине пробежали мурашки. Не крик, не угроза физической расправы — но абсолютная уверенность в своей власти надо мной.