Кукушки не рассказывают сказки

Дисклеймер!
Читателям с тонкочувствующим расположением души, просьба отойти от экранов! Лучше вернитесь завтра, там, как я и обещала, будет совсем другая глава)
*
*
*
Вы все еще здесь?)) Спасибо!
Но я предупреждала не просто так. Нужно проговорить один момент...
Горе каждый человек переживает по разному. Кому-то необходимо общество других людей, а кто-то приходит в себя в одиночестве. Но есть люди, к которым психологи, чтобы вытащить из глубины депрессивного болота, применяют шоковую терапию. 
Это наш случай...
*
*
*

— Егор, — Соня спросила, а брат промычал «Мм» в ответ и повернул голову в ее сторону. — Если бы была возможность иметь одну волшебную способность. Чтобы ты выбрал?

— Не знаю, Хвостик. Может мысли читать, чтобы на первом же свидании понять, лажаю я или нет, — усмехнулся. — Или никогда не уставать, чтобы уже после свидания… Ну, в общем, — рассмеялся тихо.

— Ты не настолько помешан на сексе, как пытаешься шутить. Ты глубже, я это знаю.

Егор помолчал немного, вытер ладонями лицо.

— Почему спрашиваешь?

— Не знаю. Просто думала и… Наверное, я бы хотела, глядя на человека, знать дату его смерти. Чтобы… не знаю, чтобы подготовиться.

— К такому нельзя быть готовым, Сонька, — Егор вздохнул и вновь откинул голову на кровать.

— Но тогда можно больше времени проводить вместе, не тратить его на мелочи. Каждый день и каждый час говорить, что любишь, что… скучать будешь, — добавила совсем тихо и сглотнула плотный комок, застрявший в горле.

Под потолком завис клубок гнетущей тишины. Его нити медленно спускались и падали на плечи. Тянулись, раскручивая клубок все больше, оплетали потерянные тела и связывались морскими узлами. Егор боялся, что каждая минута может стать последней. Клубок начнет скручиваться, и тогда они оба лишатся спасительного кислорода.

В безмолвии прохрипел мужской голос.

— Она знала, что ты ее любила. Что мы все любили и будем любить.

— Все равно, — Соня упрямо качнула головой. — Все равно я бы хотела знать.

— Для чего? Что бы ты сделала? — Егор развернулся к сестре, но та, по-прежнему не моргая, прожигала взглядом стену.

— Я бы помогла осуществить ее мечты, чтобы она была счастлива.

— Все, о чем мама мечтала, чтобы счастливы были мы. А она… Ее счастливой сделал отец. Не сомневайся в этом, Хвостик.

— Но, может, я смогла бы как-то помочь? Не знаю… Уговорить ее лечь в клинику, провериться.

— Сонь, — Егор начал злиться. Ему не нравилось настроение сестры, да и эти странные разговоры в целом. — Ты ничего бы не изменила.

— Я не хочу быть фаталистом, как ты, — она бросила зло, метнув в него яростный взгляд.

— А я и не фаталист. Наша жизнь в наших руках. Но я хочу, чтобы ты перестала прокручивать в голове мысли, которые ничего не изменят.

— Но может… Егор, может это я? Мы все. Может, мы должны были лучше следить за ее здоровьем? Может, были какие-то знаки, предпосылки, которые мы пропустили? — Соня приподнялась на локтях. Спрашивала жарко, не желая мириться с тем, что жизнь мамы закончилась так внезапно.

— Нет, Сонь, — Егор поднялся, сел на кровать и обхватил своими горячими ладонями ее ледяные. — Ни ты, ни я, ни папа не виноваты в том, что случилось. Люди умирают. Хорошие люди. И это не справедливо.

— Я не ищу виноватых, — она заглянула в глаза, — но почему так, Егор? — Сонин шепот в клочья разрывал мужскую душу. Вцепился клещами и крутил, крутил, крутил. Выжимал последние силы.

— Я не знаю. Тебе нужно просто принять эт… — хотел продолжить, но Соня перебила, заставив замереть, когда в слова сложились ее мысли, больше месяца терзавшие девичью душу.

— Я чувствую ее… — зашептала, не моргая, не шевелясь, заставляя кожу брата покрываться холодным ознобом. — Она рядом. Всегда. Я ощущаю ее руки на своей голове и мне… мне становится спокойнее. Я читаю, а она рядом, — пугающая улыбка растянула губы. — Ухаживаю за цветами, а она словно стоит за спиной и любуется ими, как и раньше. Мне кажется, что я даже слышу ее голос. И спать не могу, потому что во сне она не приходит. Во сне на меня наваливается реальность, в которой ее нет. Я туда хочу, к ней.

— Ее правда нет, — Егор проговорил тихо. В висках застучала кровь, затылок свело холодом.

— Я знаю, да. Знаю. И я все понимаю.

Соня улыбнулась, закачала головой, как болванчик. А Егор резко побледнел, в темноте рассмотрев, наконец, взгляд сестры. Абсолютно неживой. Руки онемели, пришлось несколько раз сжать и разжать ладони. Сглотнуть и собраться.

— Ее нет, Соня. Слышишь? Мама умерла. Умерла и больше никогда не войдет в эту дверь. Никогда не обнимет тебя и не скажет, что любит. Понимаешь? Ее нет.

— Я знаю, — девушка улыбалась и упрямо шептала. Сумасшедший взгляд пугал до чертиков.

— Нет, не знаешь. Посмотри на меня, — Егор схватил ее за плечи, встряхнул. Старался не кричать, но с каждым новым словом голос становился все выше. — Она умерла. У-мер-ла! Не превратилась в ангела, не сидит сейчас на облаке и смотрит на нас. А лежит в сырой холодной земле, в маленьком, забитом гвоздями ящике, слышишь меня? Она там. И никогда не вернется к нам!

— Не нужно. Прошу, не нужно. Я все понимаю. Я не сошла с ума.

Соня говорила одно, но взгляд кричал совсем о другом. Егор вздрогнул внутренне, когда понял, что если сейчас отступит, он потеряет Соньку. Поэтому сжал челюсти, на девичьих тонких плечах — пальцы. Если решился, нужно идти до конца. Пусть будет невыносимо больно, пусть она возненавидит его. Но Егор готов был пойти на все, чтобы вытащить сестру из болота забвения.

Он запер кричащую совесть на амбарный ключ и выбросил его, чтобы не сомневаться.

— Я буду повторять тебе, пока не услышишь. Пока не примешь это сердцем.

— Нет…

Егор встряхнул еще раз, склонился, чтоб отыскать потерянный взгляд.

— Ее больше нет, Соня. Нет того человека, которого ты любила. Она даже выглядит сейчас не так, как ты помнишь.

— Нет… Прошу нет… — она отчаянно затрясла головой, дернулась, чтобы выбраться, и попыталась закрыть уши. А Егор, проклиная себя за ядовитые слова, которые произносить было мучительно трудно, давил дальше. Чтоб рана наконец лопнула и боль вышла наружу.

— А через несколько лет ее плоть исчезнет. Ты слышишь меня? Она не вернется! Никогда!

— Я не могу это слышать. Не добивай меня, умоляю.

Сонины огромные глаза, в которых раньше было столько тепла и нежности, вдруг заблестели. Впервые с того страшного дня она вот-вот могла заплакать. Егор видел в этом ее спасение. Надеялся, что со слезами душа очистится от съедающей боли.

Натянул жилы, сглотнул и нажал еще раз. Последний.

— Тебе нужно принять это, малышка, — сказал уже ласковее, но голос задрожал, охрип. — Потому что ты… исчезаешь. Я держу тебя в руках, но не чувствую. Ты словно там, с ней. А должна быть здесь, Сонь. Со мной и отцом. Ты меня понимаешь? Я не могу тебя потерять. Я не отпущу. Никогда не отпущу и вытащу. Только дай мне руку. Протяни, и я схвачу тебя. Обещаю.