Рябиновая сказка для непокорной царевны

Остро пахло морозом. В воздухе сахарной дымкой таяло дыхание. А над каерским стольным градом к бескрайней промёрзшей синеве из труб тут и там вился душистый дым. И в капищах хрустальным перезвоном перекликались колокола. Народ уже с утра праздновал свадьбу наследника так щедро и громко, будто это в каждом доме гуляли собственные свадьбы.

Жених с невестой рука об руку возглавляли шествие. Народ высыпал на улицы, чтобы полюбоваться на них. Дети бежали следом, размахивая зажатыми в руках леденцами на палочках — красные и золотистые петушки блестели на солнце. Девушки пели. Парни от души клали земные поклоны. Под громкие пожелания счастья их то и дело осыпали зерном всю дорогу, и Вельмиру радовало лишь одно — Ингвар знал, куда идти.

Царевич шёл с гордо поднятой головой, лучезарно улыбаясь жителям. Он двигался не слишком медленно, но и не быстро, чтобы невеста не утомилась. 

Вельмиру закутали в меха так, что едва можно было разглядеть лицо, чтоб она не замёрзла по дороге. Но скорее бы царевна вспотела, потому что идти пришлось далеко. Улицу для шествия расчистили, но всё равно её сапожки то и дело увязали или поскальзывались. Если бы не Ингвар с его твёрдой рукой, она бы наверняка давно растянулась где-нибудь по пути. Но Вельмира упрямо не глядела на него вовсе. Её волновало лишь, далеко ли идти, и озябнут ли ноги вперёд взмокшей спины.

Обряды, связанные с водой, в Скуре особенно почитали. Оттого свадебная процессия под ритуальные песнопения направлялась в священную рощу за городские стены.

Там среди благословенных древ и каменных руин заброшенных святилищ белым оком лежало озеро, скованное толстой ледяной коркой. По его берегам росли стройные рябины. Они роняли кумачовые ягоды на искрящийся снег, торжественно, празднично и немного пугающе.

Жениха и невесту вывели на лёд, к маленькой проруби у берега под особо раскидистой рябиной. Прорубь по краю обложили белыми полотнами, на которых алым были вышиты руны, а возле неё уже ожидала жрица Лады — сухощавая немолодая женщина с седыми, как иней, волосами, облачённая в калиновые одеяния.

Все прочие жрецы и гости цепочкой растянулись по берегу озера под неусыпными взглядами вооружённой царской дружины, которая даже в праздник бдительно следила за порядком.

Здесь у освящённой воды под изгоняющей всякое зло рябиной их и обвенчали.

Здесь жрица прочла заговоры и умыла молодых ледяной водой из поруби.

Здесь напоила из одного кубка горячим отваром.

Здесь выслушала их клятвы друг другу, покуда они стояли лицом к лицу, взявшись за руки.

Здесь они обменялись толстыми золотыми кольцами с обережными знаками, покуда с дерева в студёную воду падали красные ягоды.

Здесь и поцеловались в первый раз на глазах у всех собравшихся под последнее благословение во имя Лады, богини любви и домашнего очага.

Ингвар медленно склонился к Вельмире с лицом серьёзным и донельзя сосредоточенным. Царевна подняла на него широко распахнутые глаза, будто впервые увидела. Словно бы только теперь осознала, что всё — свершилось — пути домой более для неё нет.

Она приметила капли холодной воды, блестящие в его короткой светлой бороде, покрасневшую кожу высоких скул и ледяную, северную синеву очей.

Вероятно, царевич прочёл в глазах Вельмиры испуг, потому как в последний миг нахмурил густые брови.

А потом Ингвар поцеловал её, застывшую, точно ледяное изваяние. Его обветренные губы были жестки и прохладны, но поцеловал Вельмиру он очень осторожно. Прижался к устам долго и бережно, а после отстранился. И обнял. Заключил в кольцо рук без всякой к тому надобности, покуда толпа ликовала.

Вельмира очутилась не просто в объятиях: на несколько ударов сердца царевич укрыл её от всех своим тёплым плащом и незаметно стёр с её покрасневших, горящих на морозе щёк остатки умывальной воды мягкой перчаткой. Будто бы она сама бы не догадалась исподтишка сделать этого, чтобы не мёрзнуть по дороге назад.

На обратном пути, к счастью, их ожидали сани, укрытые мехами и запряжённые белоснежными лошадьми. Ингвар усадил в них Вельмиру и сел сам. Ещё несколько других саней, стоявших вереницей следом, предназначались для царей, их детей и ближайшего окружения. Прочие возвращались на царский свадебный пир пешком или же на собственных лошадях.

Заржали кони. Зазвенели бубенцы. И под скрип полозьев о снег и радостные песни свадебная процессия двинулась в обратный путь.

Вельмира подняла пылающее лицо к пронзительно-синим небесам и прикрыла глаза. Сквозь трепещущие ресницы рвалось солнце и билось призрачной радугой. После студёной воды и пылких переживаний кожу щипало. Дыхание стеснило грудь до боли так, что ей не хотелось даже глядеть на своего постылого мужа.

А вокруг расплескалась вся возможная краса ликующего северного города. Сверкали на солнце маковки куполов и разноцветные витражи окон, вспыхивали яркие коньки крыш, и колокольному перезвону вторило пение на улицах, покуда молодых встречала вся Скура. Но Вельмира будто не замечала ничего, кроме собственной досады.

Когда муж снимал её с саней у ступеней царского дворца, царевна едва взглянула на него. Кажется, это показное безразличие от души позабавило Ингвара. Он отчётливо усмехнулся, а когда Вельмира стрельнула негодующим взглядом, тотчас придал лицу нарочито серьёзное выражение.

Царевна сердито повела плечами, но ничего не сказала. Её бы воля, она бы, кроме свадебных клятв, этому человеку в жизни ни словечка бы не вымолвила. А как на ступенях Ингвар подхватил её на руки, чтобы перенести через порог, так вообще дара речи лишилась. Каждое прикосновение мужа к ней вызывало странное оцепенение, граничащее с испугом.

Свадебный пир накрыли втрое пышнее, чем для встречи гостей накануне. Выставленные вкруг медового зала столы ломились от угощений, челядь сновала с новыми блюдами и пузатыми кувшинами с вином и пивом, а на открытом огне в центре чертога запекался молодой бычок. Тушу поворачивали на вертеле, и душистый жир с шипением капал на угли. Пахло свежей сдобой, сырами, соленьями, сладкой брагой, печёным луком и жареным мясом. И всюду блестели красные грозди рябины, которыми украсили чертог.

Музыканты уже вовсю старались развлекать гостей развесёлыми песнями. Но с появлением молодых всякая музыка стихла, и к ним вышел царь Кресимир собственной персоной. Он специально поехал короткой дорогой верхом, чтоб успеть наперёд сына с женой, и выглядел при этом счастливым не по годам. Царь встретил их хлебом и отцовским благословением.

— Добро пожаловать, дети мои. Пусть дом ваш будет полной чашей, а любовь не ведает конца, — завершил свою торжественную речь Кресимир.

Он расцеловал сына и новоиспечённую дочь. Подал им чашу с мёдом и хлеб.

Подоспели свахи из числа замужних родственниц Ингвара. Замельтешили развесёлые, смеющиеся лица. Молодых разделили на несколько шагов, но только лишь, чтобы снять с них верхнюю одежду, а невестин венец убрать и покрыть её голову кружевным платком, а сверху надеть другой венец — богатый, тяжёлый и по-северному украшенный рубинами и изумрудами, вплетёнными в сложную вязь рунических узоров. Головной убор замужней женщины. С бусами-ряснами из багряных яхонтов и жемчуга, которые сбегали от висков до плеч тяжёлыми, звенящими нитями.

Вельмира мечтала, чтоб обряд повивания совершала её собственная матушка. Чтоб это она сменила её ажурный девичий убор на замужний. Да только мама ни за что бы с отцом в такую даль не поехала, и винить её за то Вельмира не смела. Знала, тогда бы без скандала точно не обошлось. И досталось бы именно матушке. Так что уж пускай лучше так, чужими руками да в чужой дом отдана.