Рябиновая сказка для непокорной царевны

Холодный зелёный огонь расплескался по стылому небу причудливыми узорами. Его всполохи извилисто волновались над бескрайними снегами Каерского царства. Северяне верили, что это пляшут духи предков. Они глядели в студёные небеса с любовью, покуда дыхание замерзало в воздухе.

Царевна Вельмира их любви не разделяла. В её родной Благоде суровые зимы случались не столь часто, оттого мороз щипал её щёки без всякой жалости, как бы она ни куталась в меха. Вельмира впервые забралась столь далеко на север. Наверняка летом здесь славно, но сейчас всё раздражало царевну на землях, столь непохожих на её родину. И пожаловаться было некому.

Отец, брат и младшая сестра ехали впереди на других санях, а её, как требовали традиции, везли отдельно, словно особо почётную ношу, завёрнутую в соболя. Вельмиру нисколько то не огорчало. Напротив, ей не хотелось никого видеть. Особенно деспотичного отца и противную сестрицу, из-за которой всё и началось. Хорошо, что она едет отдельно. Иначе наговорила бы им такого, о чём наверняка после пожалела.

Выносливые, резвые кони мчались по широкой дороге, задорно звеня бубенцами. Мимо мелькали укрытые снежными шапками ёлки, сизо-голубые и пахнущие морозом.

Час не был поздним, но стемнело рано, оттого Вельмире и чудилось, что наступила глубокая ночь. Царевна не боялась ни разбойников, ни лесных чудищ, потому как знала: в здравом уме к ним никто не сунется.

Свиту царя Афрона сопровождали две дюжины лучших благодских воителей, а на границе Каерского царства их торжественно встретила дружина царевича Эгиля, младшего сына царя Кресимира. Так что ехали они с размахом, будто на войну шли. Бояться с такой ратью было ничего. Другое дело мороз и неизвестность. Будущее, которого царевна Вельмира страшилась пуще прочего.

В Скуру они прибыли затемно. Промчались по ярко освещённым улицам Каерского стольного града. Простой люд с любопытством высыпал из домов, чтобы первыми поглазеть на гостей. В окнах высоких, двухэтажных изб горел свет, из труб клубами поднимался дым и пахло вокруг чем-то чужим и незнакомым.

Всё в Скуре не понравилось царевне сразу: бревенчатые дома, одежда жителей, их говор и смех. Даже лившаяся с постоялых дворов музыка. Всё казалось таким чуждым, что хотел повернуть обратно немедля. Да отец бы не позволил. Потому он сам и поехал, чтобы дочь глупостей не натворила. Что ни говори, а купец свой товар знает всегда. Именно товаром Вельмира себя и ощущала.

Миновали распахнутые ворота царского дворца и въехали в просторный двор, освещённый жаровнями и факелами. На высоких ступенях их уже торжественно встречал царь Кресимир со старшим сыном и своими боярами и воеводами. Началась суета.

Вельмира окинула придирчивым взором царские хоромы и разочарованно подумала, что дворец вовсе не похож на дворец, а лишь на добротный терем из тяжёлых брёвен и серого камня. Ясное дело, терем этот даже в темноте выглядел громадным, раскидистым и многоэтажным, но до папенькиного дворца из красного камня в Благоде недотягивал. Северяне! Что с них взять с такими-то суровыми зимами? Всяко протопить деревянный сруб легче, чем сплошной хладный камень.

Подоспели слуги, а с ними и царевич Деян. Младший братец помог Вельмире выпутаться из мехов и встать с саней.

— Как ты? — шепнул Деян, шмыгая замёрзшим красным носом.

Вельмира ответила ему тяжёлым взглядом и не проронила ни слова.

Как раз в эту минуту с нею поравнялся отец, царь Афрон, облачённый в чёрную лисью шубу. За его плечом пряталась кроткая Забава, «любимая» сестрица и виновница всех бед.

Отец обратил острое лицо на старшую дочь и, едва разомкнув губы, сурово велел:

— Не привередничай. Молчи, чтоб ни звуку от тебя.

Вельмира возразить не успела, потому как отец тут же отвернулся, чтобы приветствием ответить на радушный приём царя Кресимира, которые уже шёл к ним со всей своею свитой.

— Добро пожаловать, дорогие гости! — голос каерского владыки звучал густо и зычно, под стать облику. — Хорошо ли добрались?

Царь Кресимир превосходил ростом её отца-батюшку, да и в плечах был шире. Настоящий северянин с окладистой бородой, некогда русой, а теперь уж совсем седой, и густыми волосами, заплетёнными у висков в косицы с серебряными зажимами, на которых красовались руны. Нос у него был орлиный, брови кустистые и нависающие, а глаза — острые, серые, но улыбка такая добрая, какую от царя мало кто ожидать станет. Тем более от того, кто прежде был прославленным витязем и даже теперь свою удаль почти не растерял.

Одет царь был по-северному: в меха, кожу и шерсть с чеканными украшениями. На пряжках, ножнах, наручах — сплошь Перуновы обереги. Хоть прямо сейчас на войну против нечисти или кочевников — всё едино. Только разве вместо шлема на челе — потемневший царский обруч.

Он окинул цепким взглядом гостей и на миг остановился на Вельмире — царевне в белых мехах и круглой шапке, из-под которой на грудь ниспадала толстая светло-русая коса.

— Сносно, — без подробностей молвил батюшка, который в шубе и шапке, отделанной багряной парчой более напоминал купца, нежели царя или тем паче воина. — Благодарим за приглашение, Кресимир. Давно не бывал в твоих краях.

Несмотря на то что Кресимир воевал, а Афрон, напротив, за меч едва ли брался в жизни, люди считали наиболее жестоким и суровым именно царя Большой Благоды.

Цари продолжили обмен любезностями, покуда вокруг них с фонарями и факелами собрались люди, чтоб осветить встречу. И чем больше они говорили, тем больше их беседа напоминала Вельмире простое деревенское навязывание, когда сватают невесту, а не наоборот.

Оттого царевна не выдержала и дёрнула плечом. Жест её от царя Афрона не укрылся, хоть тот даже головы не повернул. Отец мигом прервал поток пустословия и молвил:

— Познакомься: мой младший сын Деян, — он указал на стоящего по левую руку братца-отрока, быстроглазого и весёлого, без следов бороды на лице. — И дочки мои любимые: Вельмира и Забава.

Сестрица, обряженная в рыжий беличий мех, поклонилась царю Кресимиру со всем почтением, поскольку знала, что иначе у неё судьба не сложится так, как ей того хочется. Но Вельмира едва шевельнула подбородком, и будто бы даже ещё выше его задрала вместо поклона.

Но Каерский царь улыбался всем одинаково, а на выходку старшей царевны внимания не обратил.

— Как же, как же, — добродушно протянул он. — Знаем мы уж твою умницу Забавушку и готовы привечать её, как родную, любезный Афрон.

— Обождём с этим, — отец выразительно вскинул брови. Мол, не до того сейчас.

— Моего младшего сына Эгиля ты тоже уже знаешь, — Кресимир кивнул на царевича.

Тот был высоким, удалым и ещё не успевшим заматереть юным воителем с короткой гречишной бородой, которая более напоминала очень густую щетину, нежели полноценную бороду. Одевался юный царевич под стать своему батюшке, только ещё и кольчужную рубашку не позабыл. Его шапка чуть сползла на одно ухо, и волосы вихрами выбивались наружу. Пышущий здоровьем и жаждой ратных подвигов, улыбчивый и громкий, царевич Эгиль два месяца назад прибыл в Благоду с целой толпой сватов — самых родовитых и уважаемых мужей Скуры. На беду Вельмире. И на радость Забаве, которая насмотреться не могла в ярко-голубые льдинки Эгилевых глаз. Но самой Вельмире до него дела не было. Её куда больше заинтересовал тот, кто стоял по правую руку от каерского царя.

Этот витязь ростом превосходил Кресимира, но лицом походил на него. Русоволосый и голубоглазый, как Эгиль, но старше, да и с короткой бородою побогаче, посеребрённой инеем от дыхания. Шапку он не надел, несмотря на мороз. Ограничился плащом с мехом поверх княжеского одеяния — богатого по меркам северян (и более похожего на доспехи, по мнению Вельмиры). Держался он строго, поджав губы. И глядел острым, соколиным взглядом, будто никому не доверял. Или, быть может, просто волновался? Ежели подобным людям вообще знакомо волнение.