Летчик и ведьма

Кеший

Я мог назвать момент, когда моя жизнь безвозвратно изменилась, с точностью до минуты, потому что как раз перед этим посмотрел на часы.

Тридцать первое августа две тысячи двенадцатого года, одиннадцать сорок три…

Обычно я выкладывал все новости в группу нашего класса в Контакте, но сейчас им просто неоткуда было взяться. Только вчера мы с родителями вернулся из Крыма, где провели месяц у бабушкиной сестры.

«Кеший, - написала мне утром Лидка Агафонова, - чего по завтрему? Никто ничего не знает. Во сколько приходить?»

Многие жили к школе гораздо ближе, но так привыкли, что Кеший все приносит в клювике, что и не думали почесаться сами. Хотя раз уж повесил на себя это добровольно, чего теперь возмущаться? Собрался и пошел.

Первое сентября в этом году выпало на субботу. Надеялись, что перенесут старт на понедельник, но обломались. Уроки – да, а линейка первого. Выяснил, во сколько начало, сразу же закинул в группу, вышел на крыльцо.

Рыжая девушка в узких джинсах и косухе присела на корточки у крутого байка, пристегивая его цепью к столбику. Откинула волосы с лица, посмотрела на меня из-под руки, встала.

- Скажи, ты здесь учишься? Директор где у вас?

- Сразу за охраной слева лестница, - ответил я, ошалело разглядывая ее. – На площадке дверь.

- Спасибо, - она вытерла салфеткой руки, поправила сумку на плече и поднялась на крыльцо.

Рыжая давно ушла, а я все пялился на дверь, за которой она скрылась. Или, может, ждал, когда пойдет обратно? Ну правда, не останется же там жить, выйдет когда-нибудь.

Девушка вышла минут через двадцать. Покосилась на меня, спустилась, отстегнула байк, села и уехала. Я плелся домой, а перед глазами стояло то, как она посмотрела на меня из-под ладони. Улыбка такая… теплая, озорная. Как девчонка. Хотя явно уже окончила школу. Можно сказать, почти старушка. Лет двадцать? Но точно не меньше восемнадцати, на такой мощный байк раньше права не дают. Это я знал точно: в Крыму катался на мотике соседа. Нелегально, конечно.

Зачем, интересно, она приходила к директору? Может, какая-нибудь родственница? Детей у Валитры, вроде, нет, значит, не дочь.

Блин, да какое мне вообще дело, кто она такая?

Но почему-то вдруг два светлых образа, которые вот уже третий год занимали мое воображение, слегка поблекли. Как будто на солнце облачко набежало.

Два образа – потому что мне нравились сразу две девчонки: Катька Татаренко и Алиска Немцова. Я никак не мог выбрать, кто из них больше. Впрочем, это не имело никакого значения, потому что ни та ни другая не обращали на меня внимания. На меня вообще обращали внимание только потому, что я был клоуном. Точнее, не был, а казался. Маска тотального стебальщика и зубоскала мне не особо нравилась, но за семь лет она приросла так, что хрен отдерешь.

В эту школу я пришел в третьем классе, когда мы переехали в Шувалово из Красного села. С пригородного юга на городской север – как будто в другую страну. В старом классе на физре стоял третьим с конца, а в новом оказался из пацанов самым мелким. Да еще в очках, да еще со скобками на зубах. А вишенкой на торте – Иннокентий! Назвали меня так в честь какого-то знаменитого родственника, которого я никогда не видел. Ну и понеслось – дразнили и чморили все, без исключения. Кеший, Леший, Попугай... Леший и Попугай со временем отвалились, а Кеший прирос намертво, так я им и остался.

Сначала я плакал. Не в школе, конечно, дома. В старой такого не было, мы почти всем классом пришли из садика, где я был Кешенькой, Кешей. Там меня любили, и я со всеми дружил.

Ну смеются, утешала бабушка, глупые они, что поделаешь. И ты смейся в ответ. Скучно дразнить того, кто не обижается.

Я взял это на заметку. Дразнили меня – я лыбился, как дурачок, и кусал в ответ. Без злости, но ощутимо. Потихоньку буллить перестали, но воспринимали исключительно как шута. Зубы выправились, косоглазие тоже, но я все равно был мелким ботаном. Девчонки от меня шарахались.

По Машке Маликовой я вздыхал издали, а вот Таньку Лосеву из параллельного даже пытался пригласить в кино, но она отказалась. Сказала, над ней будут смеяться, потому что я ей по плечо. Преувеличила, немного, конечно, но да, я был заметно ниже. Расти начал только классу к восьмому. Гулливером не стал, но в средний рост вполне вписался.

Катька была красавицей и круглой отличницей, рыдающей из-за четверок. И старостой. Ее не слишком любили в классе по причине повышенной душности, а мне она все равно нравилась. И было ее немного жаль. Хотелось сказать: «Кать, ну что ж ты так загоняешься-то? Оглянешься потом, а жизнь прошла мимо, потраченная на золотую медаль, на красный диплом, на диссертацию». Но ловил ее холодный взгляд, и слова застревали в глотке.

Алиска – та была совсем другой, прямой противоположностью. Не красотка, зато милая и обаятельная. Веселая, шебутная троечница, своя в любой компании. Ни один кипиш никогда не обходился без нее. Причем ко мне она относилась неплохо, но… не лучше, чем к другим. Есть такие люди, которые, вроде, дружат со всеми и ни с кем близко.

В общем, два года я вздыхал по ним обеим, параллельно. Без драмы. Они просто мне нравились. Что-то светлое, приятное – и легкое. А вот сейчас вдруг стало не по себе. Как перед грозой. Как будто должно было случиться что-то… особенное. А может, уже случилось.

Да ну, глупости, сказал я себе. И даже головой потряс для верности – чтобы они не улеглись там плотно. Что мне эта рыжая тетка, которую я видел первый и последний раз в жизни? Ну да, крутая, красивая – ну и что? Сколько их таких? Море. Нет, океан.

Тогда я еще не знал, что такая – одна. Единственная.