Филипп намеревался отвести ведьму на суд сразу, как только гости покинут замок, но отчего-то медлил. Каждый день он обещал себе, что утром соберется и организует обоз, но утро наступало, и находились другие неотложные дела.

Так минуло несколько дней, пока однажды утром ему не доставили письмо. На печати красовался герб графа Конти. Разломив сургуч, Филипп пробежал глазами строки и помрачнел. Его сиятельство Эдмон Конти сообщал, что через две седьмицы прибудет в Вестмунд по поручению его преосвященства архиепископа Перфидо.

При упоминании имени архиепископа, Филипп скрипнул зубами: он помнил тот роковой день два месяца назад так четко, будто все происходило вчера.

Прошло полгода с момента возвращения героев Альсары в столицу Северного королевства Ньордаль. Оба друга сперва решили обосноваться здесь же, наслаждаясь заслуженной славой и покоем после длительного нелегкого похода.

 В то утро к Филиппу прибыл гонец и сообщил, что его преосвященство архиепископ Арман Перфидо, тот самый, что благословлял поход в Альсару, желает лично встретиться с одним из героев как можно скорее. Филипп сразу заподозрил неладное, но делать было нечего, таким просьбам-приказам не отказывают.

Ровно через час перед графом с поклоном распахнули двери архиепископских апартаментов. Его преосвященство сидел у окна таким образом, что невозможно было рассмотреть выражение его лица. Как полагается в таких случаях, едва переступив порог, граф преклонил колено, почтительно склонив голову.

— Встань сын мой, — голос архиепископа звучал ровно, бесстрастно. — Подойди ближе, чтобы я мог лично поприветствовать Северного Ястреба.

Филипп вздрогнул, услышав свое прозвище. Если до этого момента он чувствовал только смутную тревогу, то после слов архиепископа, его интуиция стала вопить об опасности. Он поднялся и подошел к его преосвященству, снова склонившись в поклоне, чтобы, на этот раз, приложиться к протянутой руке с крупным сапфировым перстнем – символом духовной власти.

Архиепископ легким жестом указал на пустое кресло, которое стояло напротив. Филипп сел, чувствуя, как возрастает тревога внутри.  

— Я бесконечно счастлив, — начал архиепископ ровным, почти по-отечески ласковым голосом, —что, волей Отца всего сущего, поход против язычников увенчался успехом. Отрадно мне видеть, что герои подобные тебе, сын мой, получили свою награду и возвысились, как подобает по их заслугам. Но мы должны помнить, что лживые боги не дремлют и раскидывают свои сети, дабы добрые сыны Церкви забыли истинную веру.

Он замолчал на мгновение, испытующе глядя синими, как сапфиры, глазами на Филиппа, затем печально вздохнул.

—  Я позвал тебя, чтобы с горечью в сердце сообщить, что в эти сети попал наш возлюбленный сын, граф Рауль Кремон.

Услышав имя друга, граф вздрогнул и слегка нахмурился, чувствуя, как внутри у него все сжимается от тревоги.

—  Я наслышан, что он женился на языческой красавице, которая будто бы отвергла свои заблуждения и приняла истинную веру. Со скорбью я узнал недавно, что все это оказалось ложью, и новоявленная графиня не только продолжила тайно поклоняться нечестивым богам, но и искусила своего мужа отвернуться от Церкви.

Перфидо вновь сделал паузу, давая возможность графу осознать сказанное.

—  Граф потакает ведовству супруги. Об этом нам донес один из слуг, которого графиня вылечила своим нечестивым даром, вместо того чтобы обратиться к дозволенным Церковью способам.

Филипп молчал, потрясенный до глубины души. Слова архиепископа набатом звучали в его голове, и он не знал, как реагировать. В нем поднимались противоречивые чувства: ненависть к Лиле, из-за любви к которой его друг губит себя, и одновременно злость на архиепископа и его преданных псов, которые донесли обо всем. Меж тем Его преосвященство, оставшись удовлетворенным тем замешательством, которое промелькнуло на лице графа, продолжил:

— Еще можно спасти графа Кремона, и только ты можешь это сделать. Сегодня с утра слуги Церкви вместе со стражей отправились арестовать ведьму, но граф отказывается ее выдать. Мы могли бы взять дом штурмом, но тогда прольется кровь, да и лишний шум вокруг этого дела только ухудшит положение графа. Тебе единственному он доверяет как брату по оружию. Уговори его отдать жену в руки Церкви и покаяться. После покаяния ему ничего не грозит, при нем останется и титул, и имущество. А тебя мы тоже не оставим в своей милости.

Филипп молчал, пребывая в полном замешательстве. Если Рауль продолжит противиться Церкви, у него не останется шансов на спасение. Но как уговорить упрямого друга выдать жену? Дело не только в любви, наверняка Лила его приворожила! В голове всплыло воспоминание, как из-за желания Рауля жениться на ней, они едва не стали врагами. Проклятая языческая ведьма!

Боль и тревога за друга с новой силой сжали сердце, мешая графу трезво мыслить. Да и кто он такой, чтобы сомневаться в словах самого архиепископа? Он снова склонил голову.

— Ваше преосвященство, — произнес Филипп, чувствуя, как чувство обреченности начинает снедать его душу, — я сделаю все возможное, чтобы спасти Рауля.

Архиепископ по-отечески одобрительно улыбнулся.

— Я не ошибся в тебе, мой мальчик. Пусть Отец Всего сущего и благословение Церкви осветят твой путь.

С этими словами он поднялся со своего места и протянул руку над склоненной головой графа, благословляя его.

На то, чтобы добраться до особняка Рауля потребовалось не так уж много времени. Как только впереди показались массивные ворота, граф увидел, что особняк окружен стражниками.  Завидев приближающегося графа, они поспешно посторонились, пропуская его ко входу. Филипп спешился, бросив поводья подбежавшему солдату, и решительно шагнул вперед.  

После кратких переговоров с охраной дома, графа пропустили внутрь. Откровенно говоря, слуги даже обрадовались приходу Филиппа, в надежде, что он побеседует с хозяином и уладит неприятности.

Рауль сидел в своем кресле в зале для приемов, небрежно откинувшись на спинку, и криво усмехнулся, едва завидев друга. Бесконечная усталость была в его взгляде.

— Теперь они подослали тебя? — произнес он с усмешкой, хотя в голосе проскользнула горечь.

Филипп остановился в нескольких шагах, глядя на друга с тревогой.

— Рауль, ты — мой названный брат. Я пришел не как их посланник, а как человек, который хочет тебя спасти!

— Какова цена моего спасения, брат? — тихо спросил Рауль. — Предательство?

Филипп вздохнул, борясь с невольным раздражением.

— Я знаю, что эта женщина дорога тебе, но стоит ли она твоей жизни и свободы? Она обманула тебя и предала, тайно совершая языческие ритуалы!

Рауль слегка наклонился вперед, пристально глядя Филиппу в глаза.

— Она не предавала. Я сам разрешил ей это.

Филипп замер, не в силах подобрать слова. Он смотрел на друга в глубоком изумлении, не веря, что такой сильный и храбрый воин, гроза язычников, мог добровольно ступить на этот путь. Как мог он, чья рука без колебаний крушила идолов и чей клинок сверкал в боях за веру, позволить какой-то безродной девке совратить себя? Более того, той девке, чьей участью было стать не более, чем военным трофеем. Или…она действительно ведьма! Другого объяснения он найти не мог.

Рауль, будто угадав его мысли, усмехнулся.

— Ты и впрямь полагаешь, что архиепископ просто исполняет свой долг, преследуя ересь? — в его голосе звучала неприкрытая насмешка. — Нет, Лила ему нужна живой для каких-то грязных целей. Он даже пытался купить её у меня, предлагая немыслимые деньги и почести… За какую-то «безродную ведьму».