Мои

— Хазар…

— Номер?

— Пять два. Но, Хазар…

— Давно?

— Час, как зашла. Хазар…

— Свободен. За мной не ходить.

Миша послушно моргает и тормозит на полном ходу. Прямо перед входом с отель, самый лучший в городе.

Потому что проверяющие из Министерства здравоохранения не останавливаются в других. Бюджет — дело такое. Его осваивать надо. По полной программе. И не отказывать себе в маленьких радостях. Таких, как покладистость местных мелких чиновников. И чиновниц.

В глазах все мутнеет до такой степени, что, кажется, башка сейчас взорвется. У меня такого никогда не было. Даже перед решающим боем когда-то, одним из самых первых. Даже перед тем судом, определившим мою жизнь на ближайшие несколько гребанных лет.

Никогда.

Хотя, нет.

Было.

И тоже связанное с этой женщиной.

Похоже, это чертова карма, как любит ржать Каз, один из двух людей, которых я могу назвать друзьями.

Я обычно не реагирую, когда он выдает такой бред, хотя в его случае реально карма сработала.

А в моем — гребанная тварь-судьба.

Всегда она меня любила. По-бабьи сильно. И жестко.

Холл, изображающий из себя что-то, типа, крутое и стильное, прохожу в два шага, и на моем пути никто не становится.

Это они правильно.

Лифт ждать невозможно долго, и я по-старинке прыгаю через три ступени по лестнице на пятый этаж. И леденею внутри все больше и больше.

Потому что, если это правда… Если это реально так, то… То я не знаю, что будет дальше. Со мной-то — похер, тут понятно. В лучшем случае, уеду на пару лет за нанесение тяжких телесных. В том, что они будут тяжкие, сомнений нет. Как и в том, что пара лет светит. Адвокаты хорошие, но не волшебники же. Да и кое-кто с удовольствием похлопочет, если так весело подставлюсь.

Я все это понимаю. Привычно просчитываю ситуацию, пока лечу по лестнице, устланной серым ковром, вверх. Прикидываю возможные развилки, последствия каждого своего решения.

И сто процентов знаю, что лучшим выходом для меня сейчас будет тупо развернуться и уйти. Просто выкинуть из головы и ситуацию, и саму виновницу всего этого дерьма. Забыть.

Но проблема в том, что есть вещи в этом мире, мне неподвластные.

И забыть, уйти, оставить её — одна из таких вещей.

Раньше я был уверен, что зацепить меня нереально.

Наивный дурак.

Вот и лечу теперь навстречу своей гребанной твари-судьбе.

И заранее все внутри сжимается от понимания, что, если реально ситуация такая, как мне ее обрисовали, то…

То это будет финал всего.

После такого ничего не будет… Даже так не особо хорошо, как раньше. И я сполна почувствую разницу между тем, что считал хреновым. И тем, что такое — в самом деле хреново…

Позади слышу тяжелое пыхтение, боковым зрением наблюдаю темную макушку Миши, одного из моих ближайших помощников. Похоже, он единственный, кто меня боится не до такой степени, чтоб не послушаться распоряжений.

Но мне сейчас свидетели нахрен не нужны. И совсем не потому, что проверяющему из министерства недолго осталось на своих двоих ходить и пользоваться тем, чем он сейчас пользуется в постели. На то, что это кто-то увидит, мне откровенно похер. Но я не хочу, чтоб кто-то увидел… ее.

Даже если она там.

А она там. Там!

В глазах уже красное марево, и я не могу его контролировать!

На нерве и диком адреналине чуть было не пролетаю нужный этаж, и Миша тормозит:

— Хазар! Пятый!

На полном ходу разворачиваюсь и, не глядя на порядком сбледнувшего с лица парня, увидевшего мою перекошенную рожу, рву дверь с площадки на этаж.

У номера пять два тоже не останавливаюсь.

Бью ногой в район замка, и деревянное полотно устоять перед таким напором не способно.

С треском распахивается дверь, подскакивает на кровати худой голый мужик с отчетливым пивным животом.

Он смотрит на меня с испугом, а я торможу, оглядывая номер.

И все больше и больше сатанея.

Разворошенная кровать, по состоянию которой явно можно понять, что тут недавно занимались сексом.

Раскиданные вещи, мужские и женские.

Взгляд цепляется за джинсовую курточку. Голубую такую, самую обычную.

В последний раз я её в такой видел… Пару дней назад, когда она дочь привозила.

В душе льется вода.

— Кто ты такой, мать твою? — орет пришедший в себя мужик и тянется к телефону.

Я делаю шаг вперед и ногой вышибаю гаджет из слабых пальцев.

Мужик верещит, словно свинья, и валится на кровать, почему-то прикрывая хозяйство другой ладонью. Не пострадавшей от моего удара.

Все это: раздолбанная кровать, фольга от оберток резинок на полу, разбросанные вещи, шампанское и бокалы на столике, сигаретный дым, удушливый запах того, чем тут только что занимались, шум душа на заднем плане, неожиданно вызывает лютую брезгливость.

Она наваливается на меня, словно тяжелое одеяло, из тех, отсыревших, кисло пахнущих плесенью, которыми любили накрывать в детдоме.

Перед тем, как начать бить.

Я уже, кажется, чувствую удары.

Я словно возвращаюсь в свое прошлое, когда не мог ничего сделать, никак не мог отбиваться, защищать себя, слишком маленький и слабый. Слишком резко ставший никому не нужным в этом мире.

Меня сейчас накрыли плесневым тошнотным одеялом. И бьют. А мне лишь зубами остается скрипеть, скручиваясь так, чтоб удары не достигали жизненно важных органов.

Вот только бесполезно.

Уже достигли.

И эта лютая боль в сердце — тому доказательство.

Мужик уже не визжит, а скулит, похоже, перестарался я с первым ударом, пальцы ему сломал.

Позади тяжело дышит Миша, и я, вспомнив, что свидетели мне тут не нужны, нахожу в себе силы отрывисто скомандовать:

— Вышел.

Миша прекращает сопеть и понятливо закрывает за собой раскуроченную дверь.

А я остаюсь стоять, глядеть на гниду, скукожившуюся на кровати.

Машинально провожу пальцами по карману, выуживаю пачку, зажигалку.

Мужик перестает скулить и напряженно наблюдает за моими действиями.

За тем, как я выдыхаю дым, пытаясь хоть немного примириться с болью, раздирающей сердце, успокоиться.

Шум в душе бьет по нервам. Она там сейчас. Она. Там.

Так…

Вдохнуть.

Выдохнуть.

— Что тебе надо? — неожиданно спрашивает мужик, — от кого ты? От Перекрестова? Я подпишу, все, что надо, я же сказал.

Я молчу.

Дышу.

Пытаюсь себя контролировать.

Смотрю, как мужик подтягивает здоровой рукой к себе покрывало.

Наверно, ему так кажется, что защита лучше.

— Или ты от Армена? Так я все отдам! Все! В следующем месяце!

Меня даже не особенно удивляет такая разносторонняя жизнь вполне себе правильного чиновника. Все в рамках допустимого. Даже если это не допустимо.

И разговаривать с ним я не считаю нужным.

Не для того я здесь.

Шум воды прекращается, и я поворачиваюсь к двери в ванную. И жду. Самого последнего, самого жестокого удара.

Давай, Аня.

Бей.