Игла в моём сердце

Проснулась она ещё до рассвета. Едва заря небо тронула, дверь в горницу будто тихо отворилась — тёплым ветром дохнуло, а следом на плечо невесомо легла рука.

— Что? Пора уходить мне? Передумал Кощей? Не удалось уговорить? — сонно сощурилась царевна, пытаясь разглядеть фигуру перед собой.

В комнате царила мгла, но заря в оконце всё же дала узнать светлый образ старушки, что почти неощутимо гладила по зелёной рябой щеке без отвращения, как дочь родную нежат.

— Вставай, красавица, — тихо проговорила матушка. — Пора тебе в твои палаты идти — приготовили.

— Палаты? — удивилась она, сонно озираясь. — А сейчас-то чего?

— Так лучше будет, девица, поверь мне, хорошо? — и жестом поманила за собой.

Василиса выбралась из-под одеяла, нашарила лапти и встала. Зябко поёжилась и шагнула к фигуре у окна.

— Ты, красавица, сейчас меня послушай, — подняла палец матушка. — За дверью Дунька Косоглазка стоит, ты за ней иди, — усмехнулась грустно: — Уж не говорливые у нас девки, ты прости. Подружки не найдёшь, но Дуньку я к тебе приставила. Ты ей приказ дай, она сделает, что нужно, аль проводит куда, как похозяйничать решишь.

Глянула в окошко на зарю и продолжила:

— Меня не ищи, собой занимайся. Тебе сейчас отогреваться надобно, так что лежи, ешь и пей. Сказки читай, аль вышивай. Хватит с тебя пока лиха, отдохнуть надобно.

— А как же? — протянула девушка. — А помочь я ж тебе обещалась, я же?..

— Успеется, — подняла ладонь старушка, — но не сейчас — позже. Сейчас в палатах своих обживайся, — глянула на тёмную башню на фоне неба и улыбнулась тепло-тепло, сама будто солнышко. Повернулась и заверила: — А Камила не бойся, не выгонит. Да только ближайшие дни на глаза ему лучше не попадайся, в башне пересиди. А дальше уж как отойдёт он, так и иди с угощением. Он-то на вид только грозный, а тепло живое очень ему надобно. А ты — красавица. Ты-то справишься — вижу.

Не успела царевна ещё что-то сказать, да и со сна не очень соображала хорошо, а старушка уже бесслышно посеменила к двери, маня за собой, и указала на выход:

— Давай, красавица. Ступай, — велела она и у самого порога остановилась. — И знай, Василиса, моё благословение есть у тебя. А дальше — уж сами решайте.

— Хорошо, — растерянно покивала девушка и потянулась к ручке.

За дверью и впрямь стояла молчаливая девка с пустым взглядом, а в руках свеча. На звук не среагировала, но едва Василиса вышла, двинулась по лестнице вниз. Царевна было за ней направилась, но остановилась и обернулась. Старушка следом так и не показалась. В темноте горницы удалось разглядеть лишь разгорающуюся зарю, что высвечивала за окошком тёмные, покрытые изморозью стены замка во дворе. Видать, отдыхать прилегла матушка.

— И верно. Столько хлопот из-за меня! — виновато вздохнула девушка. — Повезло же мне, что миловали боги и добрых людей послали.

Дунька Косоглазка послушно притормозила на ступенях, ожидая гостью, и тут же двинулась без оглядки, едва та отвернулась и сделала шаг вниз.

Шли они долго. Сперва спустились к каменной баньке, которая вплотную примыкала к этому крылу замка, чтоб Василиса наскоро умылась. Потом направились к выходу во внутренний двор. Сенной отдал царевне сапожки и набросил на плечи её полушубок, а затем с фонарём-черепом проводил через морозный тёмный двор в противоположное крыло. Едва они оказались внутри, полушубок забрали. Только вот, похоже, беспокойники не заметили, что в тёмных сырых хоромах ещё холоднее, чем на улице. Но спорить Василиса не решилась и пошла за бредущей вверх Дунькой по длинной винтовой лестнице.

Впрочем, когда поднялись до нужного этажа, она уже забыла о полушубке, что нёс следом сенной, а вытирала со лба пот и задыхалась. Мужик же, как и приставленная заложная, казалось, и не заметили, сколько ногами отмахали, а стояли себе, и ни груди не вздымалось, ни пара из ноздрей и рта не валило. Зато хоть студёный воздух тут был не таким, как вчера у Кощея, а как и бывает с мороза на рассвете — вроде и холод лютый, но хоть мёртвым себя не чувствуешь, и даже румянец задорно разливается, отогревая рябые щёки.

Оказались они на небольшой полукруглой площадке перед дверью. Сенной молча передал девке полушубок и ушаркал прочь. Василиса глянула ему вслед и аж пошатнулась — винтовая лестница тянется и тянется вниз, что посмотришь, и голова кружится. «Кабы не упасть!» — подумала она и отошла подальше от перил.

На чистых каменных стенах, что были не такими сырыми, как внизу, горели факелы. Не терем царский точно, зато и не так, как у Кощея при входе, где до потолка богатства несметные каменьями да златом сияют, будто выставленные напоказ. Дверь тоже хоть и добротная, но без изысков, только ручка красивая медная, с узорами. За неё Дунька и потянула, открывая вход в широкую светлую горницу, коих Василиса на своём веку ещё не видывала.

Как во сне прошла она вперёд, оглядываясь, да и не выдержала — присела на крышку богатого сундука напротив окна, что вширь, как счастливая улыбка вверх тормашками, тянулось и тянулось, даже руками не обхватить! Ни занавесок, ни ставень как вся душа нараспашку. Если бы не чистейшее стекло, ветра́ бы все ковры вынесли с таким-то простором!

Предрассветное зарево уже позолотило горизонт, но солнышко не спешило просыпаться. Впрочем, и сейчас чисто выбеленные стены казались яркими, будто свет дневной. Комната, как две избы, большая, круглая, тремя ступенями вниз спускалась. Дверь выходила на среднюю, по которой и прошла царевна, чтобы рухнуть на сундук. Приставленная девка уже потушила свечу, примостила её на полку у зеркала, чистого, словно омут, и пошла вниз, к накрытому столу, что светлел скатертью у подоконника.

Василиса чуть отдышалась, огляделась и увидела за спиной, на верхней ступени кровать, да такую, что вся царская семья с боярами улеглась бы! Рядом ещё сундуки, комоды и прочая мебель. Шкуры да ковры, но тоже не как у царя-батюшки наваленные, чтоб побольше да побогаче, а на своих местах всё, и одновременно будто и много, но и просторно.

Внизу, возле стола, в стене потрескивал поленьями широкий очаг. Куда дым выходил — неясно, но что топят не по-чёрному, сразу видать по чистой штукатурке. Ни дыма, ни копоти, и поленья при этом, прям как на костре открытые, язычками пламени облизывают таган, на котором чайник висит.

Косоглазка пошла туда, выдвинула стул из-под скатерти, будто приглашая присесть, а затем подняла крышку с блюда, от которого завился густой парок. Одним глазом, что прямо смотрел, мазнула в сторону царевны, коротко поклонилась и замерла в ожидании.

Василиса неуверенно встала с сундука и спустилась на нижнюю «ступень» палат. По старой привычке ещё спросонья заробела, но после опомнилась и села за стол прямо напротив середины окна, где просторы вдаль утекали. Дунька положила перед ней ложку, потом отвернулась к огню, голой рукой сняла чайник, подошла и наполнила медный богатый кубок чем-то горячим. По комнате поплыл дивный аромат иван-чая.

— С-спасибо, — сказала царевна, ещё не понимая, что делать.

От каши пахло так, что хотелось скорее взяться за ложку, но вид бледной Косоглазки, что истуканом нависала рядом, откровенно пугал.