Последняя тайна

Время пришло.

Пользуясь своей привилегией, Эльмерик не покидал комнаты хозяйки, и без особых раздумий выполнил обещанное — все с тарелок отправилось в очаг.

Вероятность того, что Гизем права, и сестры тщательно охраняли свои тайны, была слишком велика. Ему не было до конца понятно, зачем на обряде посвящения посторонний, но, видимо, какая-то роль была отведена и ему. И он предпочитал сохранить ясность мышления и воспоминания, по многим причинам.

Минувшая бессонная ночь сменилась серым невнятным утром. Спать хотелось немилосердно: последнее время он постоянно чувствовал себя сонным и обессиленным, хотя сейчас, на самой настоящей кровати, застеленной самым настоящим, тонким бельем — больше двадцати лет Эльмерик не видел подобного — он и засыпал почти мгновенно, достаточно было донести голову до подушки, и спал куда спокойнее, хотя и чутко — перестроиться на то, что здесь можно позволить себе немного расслабиться и признать, что опасности вокруг не было и нет, оказалось сложной задачей. Тем не менее, он не рискнул ложиться. Гизем могла вернуться в любой момент, и в любой момент он мог понадобиться ей.

Книги, который он убрал накануне вечером, все еще лежали у очага. Та, что сейчас лежала сверху, накануне действительно заинтересовала его. Старинный трактат, рассуждающий о диковинных тварях, обитающих на планете. Безвестный переписчик украсил страницы затейливыми узорами, а созданные им изображения заслуживали отдельного восхищения, равно как и его искусство копирования: на левой стороне разворота тщательно были выписаны диковинные значки, состоящие то из палочек, то из треугольничков и квадратов, то из непрерывных линий, больше похожих на орнаменты, чем на слова, а то и вообще из точек — до мельчайших деталей скопированный оригинал из рукописей далеких стран; справа же четкие буквы латинского алфавита складывались в слова и любой, умеющий читать, мог прикоснуться к знаниям далеких земель даже не владея чужим языком. А не умеющий читать мог насладиться рисунками диковинных существ, обитающих далеко за краями мира. Переписчик с маниакальной точностью изображал каждую подробность, описанную в тексте.

Закладки в книге говорили о том, что Гизем читала о северных землях и их диковинных обитателях. Но по какой-то причине не древние герои, не гномы и не морские чудовища заинтересовали ее. Крылатые богини войны, слетающиеся к месту сражений, также не были интересны Гизем. Только описания народа, живущего еще севернее Датского королевства, на дальнем острове, занятом в основном холмами да горными пиками, скрывающими в своих недрах вулканы, были отмечены девушкой и явно прочитанные раз и с пристальным вниманием. 

Эмери пробежал строки о скрытом народе и удивился. Народец этот показался ему знакомым: сколько раз зимними вечерами они, будучи еще детьми, слушали сказки няньки-ирландки об их проделках. И страшные сказки о подменных малышах завораживали и пугали его неимоверно.  Самое страшное оказалось, что сказки были не всегда сказками. И в жизни это все случалось тоже, и Эльмерик даже видел такого подменыша. Няньку его позвала соседка,  и они с братом, несмотря на окрики и приказ оставаться дома, конечно же не послушались: с такими рыданиями умоляла женщина вернуть ей внука, обменять его обратно!

Ребенок был страшен. Настолько, что мальчишки замерли у окошка, в которое заглядывали, пытаясь рассмотреть, что же там происходит, забыв об осторожности. Нянька их бродила как сумасшедшая, вокруг люльки, размахивала руками, и вокруг нее все сгущался и сгущался белый туман. Она запела, и, казалось, от ее низкого голоса туан стал только гуще, заволок всю комнту, весь дом и двор…

Эмери очнулся, когда нянька взяла его за руку. «Смотри,  — строго сказал она, — никому не говори, что видел». И повела их с братом домой. Утром матушка прислала к ним новую няньку. А ребенок соседей умер, не прожив и нескольких дней. И иногда Эмери казалось, что все это было дурным сном: и нянька, и ее сказки, и тот жуткий взгляд, которым младенец следил за приглашенной ведуньей…

Сейчас же он читал похожую историю. И автор утверждал, что всегда сокрытый народ их холмов мстит за попытки помешать им. Он отложил книгу и поправил поленья в очаге. И понял, что время пришло.

Гизем все еще не вернулась,  но одна из сестер — он уже знал, что звали ее Изабель, и занималась она монастырским хозяйством — вошла в комнату и велела ему подготовить для хозяйки одежду: ритуал посвящения требовал особого платья.

Под пристальным ее взглядом Эмери отбирал все необходимое. Ничего сложного от него не требовалось: всего-то открыть сундук с одеждой да достать нужное, разложив на кровати. Куда более неприятным оказалось выдержать сверлящий взгляд сестры и почему-то было неприятно, что экономисса постоянно пыталась заглянуть в сундук Гизем. Да, за двадцать лет можно было вполне бы и отвыкнуть от такого острого восприятия собственности. Тем более какая ж собственность может быть у раба на севере! Правильно, никакой, все принадлежит хозяину. Но Эмери было неприятно, словно липкий ненавидящий взгляд мог опошлить, опорочить, отравить вещи, принадлежащие его хозяйке. Вся ее одежда была хорошего качества, добротная и украшенная вышивкой. Но ничего вычурного, ничего, что выделяло бы высокое положение девушки, и ничего, что можно было бы назвать ярким. 

– Ты можешь шевелиться быстрее? – нетерпеливо бросила сестра Изабель.

Эльмерик кивнул и повернулся к надсмотрщице, вопросительно взглянув на нее и расправляя в руках длинную рубаху.

Он не имел намерения оскорбить женщину, стоящую перед ним, хотя ее бесцеремонность и жесткость раздражали его безмерно, даже голос ее – резкий, как будто каркающий – казался противным. Но ничего этого не отразилось ни на лице, ни во взгляде, в этом он мог поклясться – что-что, а маскировать свои чувства он научился давно. Он всего лишь хотел ее подтверждения – ту ли одежду он достал для обряда.

Вместо этого он получил пощечину. Удар был сильным – неожиданно сильным для болезненно тощей женщины. Эмери отступил на шаг, машинально отложив рубаху на кровать – и очень вовремя: из носа потекла струйка, едва не попав на одежду.

Он опустил голову и убрал руки за спину, даже не пытаясь вытереть сочащуюся кровь.

– Думаешь, я не знаю кто ты, альбигойский выродок? Думаешь, нет такого закона, который бы заставил тебя ответить за все твои грехи? Ты, похотливый ублюдок, ублажаешь здесь никчемную девку, готовую возлечь с каждым, кто окажется рядом, и считаешь себя самым умным и самым хитрым? Все твои мысли как на ладони перед Господом! Ничто не будет сокрыто в судный день, и день этот очень скоро для тебя настанет, méchant salaud, – в сердцах бросила она.

Эльмерик давно понял, что судьба – та самая, в которую верить ему было бы негоже – забавная штука. Здесь, в самом сердце севера, на Богом забытом островке среди ледяного моря, столкнуться с соплеменницей? Настолько маловероятно! Но ее имя, ее внешность, ее поведение – все выдавало в ней женщину северного края, среди которых он провел детство и часть юности. А теперь еще и ругательство, сорвавшееся с ее уст – на родном ее языке…

– Будешь ты говорить, проклятый еретик? Или будешь молчать? Думаешь, это возвысит тебя над другими? Ненавижу!

Без сомнения, она ударила бы еще раз, а может быть и не раз. Она занесла руку, совершенно не замечая, что в комнате стоит Гизем.

– Я готова, сестра, – сдержанно проговорила девушка. – Мне нужно несколько минут, и мы можем идти.

По ее лицу никак было не понять – давно ли она здесь, слышала ли она хоть что-то, поняла ли, что происходит.

Сестра Изабель угрюмо кивнула и медленно опустила занесенную руку.