Лазарев стоит и бестолково хлопает ресничками.

Весь такой красивый, надушенный, беленький — прямо как дорогая сумка из дизайнерского магазина.

Но я-то в курсе, что там и подкладка криво прошита, и замочек заедает, и молния хлипкая.

Вся «Беленсиага», которая носит имя Евгений Лазарев, сшита на подпольной фабрике, где-то на задворках Африканских стран. Ничего в ней настоящего и уникального нет. Только умение строгать очаровательных детишек.

Даже вместо зубов обычные виниры.

Делает вид, будто не понимает прозрачного намека, когда я в десятый раз тычу сковородкой на дверь. Растягивает губы в улыбочке, бесстыжие глазки смотрят в пол, словно в рисунке линолеума прячутся ответы на все вопросы вселенной.

— Долго ты стоять собрался? Спать пора, завтра на работу, — хмуро заявляю и постукиваю тяжелой сковородой по бедру.

— Я думал, ты работаешь из дома.

И опять глазенки в пол, а сам делает аккуратный шажочек ближе.

Вот ведь хитрая тварь…

— Думать, Лазарев, не про тебя, — огрызаюсь и встаю в боевую позу со сковородой наперевес. — Приблизишься на миллиметр, проломлю тебе череп.

Демонстрирует мне очередное творение стоматологов — идеальные клыки. Скалиться, точно дикий зверь, но беззлобно. Скорее, обезоруживающе.

Лазарев относится к тому типу мужчин, которых называют хищниками. Рядом с ними ты всегда чувствуешь себя маленькой, беззащитной и уязвимой. Странное ощущение, но на удивление приятное.

С таким парнем ты не загнанная лошадь, которая прет на себе вечный обоз проблем, а просто женщина.

Только это все тоже не настоящее.

Когда Лазарев ушел, весь груз свалившихся на голову проблем едва не раздавил меня. Больше я не доверюсь никому, тем более такому ветреному мудаку. Хватит с меня красивых мальчиков с золотыми ложками во рту.

— Не-а, не проломишь, — нагло заявляет поганец. — Кирюшка спит. Разбудишь — не уложишь.

Прилипает плечом к стене, затем ставить ногу перед собой. Скрещивает их, как и руки на груди. Он стоит в защитной позе, готов к борьбе.

Щурюсь и злобно цыкаю. Подловил.

— Откуда ты знаешь?

Лазарев пожимает плечами.

— Пальцем в небо попал. Но я тоже плохо засыпаю повторно.

— Кирилл не похож на тебя.

— Ой, правда, что ли?

Слышу в его голосе издевку и превращаюсь в невозмутимую статую. Никогда не признаю, что он прав. Сын многое взял от Лазарева. К счастью, сходство только в отдельных привычках, таланте к рисованию и внешности.

В остальном — Кирилл моя копия.

Мой мальчик. Не Лазарева.

— Уходи, Женя, — прошу спокойно и вкрадчиво. — Я устала и хочу спать. О ваших встречах с Кириллом поговорим, когда меня перестанет выворачивать от одного твоего вида.

Лазарев дергается, как от пощечины. Наслаждаюсь такой реакцией и не испытываю ни капельки раскаяния. Пусть поймет, что не нужен здесь. Его никто не ждет в нашем с Кириллом доме. Не хочу ни видеть, ни слышать этого человека.

«Лгунишка», — отстукивает безвольное сердечко, но я отключаю его от связи.

— Нет.

Всегда знала, что Лазарев — упертый баран. С первого раза не понимает. Бесит его показное спокойствие и отсутствие реакции. Завожусь с полуоборота, а по венам разносится неукротимая ярость.

Она вот-вот вырвется наружу.

— Не дошло? — шиплю зло и подлетаю в два шага к нему. — Вон дверь, вон на х…

Мне на рот ложится широкая ладонь, пропахшая чем-то пряным.

Злобно мычу и отчаянно брыкаюсь, потому что треклятые ароматы грейпфрута и амбры быстро проникают в нос. Еще чуть-чуть, и разум слетит с катушек. Замахиваюсь сковородкой, но второй запястье оказывается в железной хватке.

Сил у Лазарева раз в десять больше, чем у меня. Сопротивление подавлено без шума и пыли. Зрачки расширяются, когда он наклоняется. Вижу, как темнеют до черноты голубые радужки. Крылья носа трепещут, скульптурные губы движутся в желании что-то сказать.

Или я оглушена, или у Лазарева пропадает голос. Но ни единого звука не долетает до моих ушей.

— Сука-а-а… — прорывается, наконец, сквозь кокон его ругань.

Возмущенно мяукаю в ладонь, цепляю зубами соленую кожу, пинаю Лазарева коленом.

Он шипит, затем резко разворачивается вместе со мной и буквально вдавливает спиной в стену. Но аккуратно, бережно. Не дает затылку соприкоснуться твердой поверхностью.

Потом прижимается горячим тело и утыкается носом в ухо.

Очаровательный говнюк.

— Злобная птичка, — ласково мурчит и ловко забирает сковородку из ослабевших пальцев. — Как же я хочу тебя…

Опускаю веки, позволяю ему немного потереться о мою кожу. Лазарев ластится так, словно между нами не стоят пять лет расставания и его невеста.

«Точно, невеста. С добрым утром, идиотка!» — с издевкой хохочет подсознание.

С силой сжимаю зубы на ладони, а Лазарев орет от боли. Отскакивает и роняет сковородку на ступню.

Пищит нецензурной бранью, как будто кухонная утварь ему яйца отбила, а не пальцы. Прыгает на одной ноге, как вдруг испуганно замирает и косится на дверь детской комнаты.

Он же не знает, что уснувшего Кирилла не разбудит даже ядерный взрыв.

Наклоняюсь, поднимаю сковородку и замахиваюсь с рыком:

— Вали к невестушке, бродячий баран! — и ударяю его по бедру.