Леди обижать не рекомендуется

К тёмно-серым крепостным стенам Гладстонского аббатства отряд подъехал уже в сумерках. Инквизитор Ральф ударил массивной колотушкой в окованные бронзой ворота, и вскоре правая их створка начала со скрипом открываться.

— Приветствую вас, братья! — сипло провозгласил возникший в проёме монах, высокий и худой настолько, что чёрная ряса болталась на нём, как на вешалке. — Да пребудет с вами благословение… — Тут он заметил меня и спешно сотворил знак оберега: — Всеблагой, ведьма!

— Ты ошибаешься, брат, — спокойно отозвался Ральф. — Не ведьма, но заблудшая душа, для которой мы смиренно просим ночлега.

Монах в сомнении пожевал губы, однако всё же посторонился.

— Входите, братья. Я доложу аббату Бенедикту о заблудшей душе, до тех пор же пусть она ожидает во дворе.

«Какое неуважение!» — Я крепко сжала губы, чтобы ненароком не высказать своё возмущение.

«А мог бы и за воротами оставить, — одновременно со мной заметил Кэвин. — Между нами говоря, эта монашеская братия — такие снобы, что редкий аристократ их переплюнет. Хоть и строят из себя смиренных овец».

Снобы или нет, только когда мы с отцом в прошлом году ездили в столицу и по пути останавливались в аббатстве Нотерли, нас привечали, как дорогих гостей. А теперь я была вынуждена стоять посреди двора и ждать дозволения войти, хотя меня откровенно шатало после целого дня, проведённого в седле. И то, что в этом мне составляли компанию инквизиторы, совершенно не утешало.

Но вот из угрюмого приземистого здания аббатства появился уже знакомый нам монах и торжественно провозгласил:

— Аббат дозволяет заблудшей душе получить стол и кров. Однако, чтобы не смущать братию, ей велено не выходить из кельи до самого отъезда.

— Всеблагой непременно вознаградит аббата Бенедикта за доброту и снисходительность к грехам этой заблудшей, — ответил Ральф. И с официальной холодностью бросил мне: — Леди Ариадна, ступайте за досточтимым братом. Винс, сопроводи.

И я молча, с идеально прямой, как на уроке танцев, спиной двинулась следом за монахом.

Келью мне выделили на цокольном этаже — крохотную, с единственным узким окошком почти под потолком. Здесь было холодно и сыро, а всю меблировку составляла деревянная койка с тюфяком, из которого торчала солома, и тонким шерстяным одеялом. Стену над койкой украшал медный знак Всеблагого, позеленевший от времени и влаги; отхожее место в углу прикрывала доска.

«И здесь мне предлагают ночевать?!» — ужаснулась я. И немедленно повернулась к провожатому:

— Святой отец, это такая шутка? Вы осознаёте, что предлагаете благородной леди ночлег, достойный нищенки?

Монах горделиво распрямил плечи.

— Мирские титулы не имеют значения в святой обители, — с отнюдь не монашеским высокомерием сообщил он. — А лишения смиряют дух и быстрее приводят его к Всеблагому. Советую тебе, заблудшее создание, провести ночь в молитвах и раскаянии, и тогда, возможно, Всеблагой снизойдёт к тебе своей милостью.

У меня на несколько мгновений отнялся язык, а Кэвин философски заметил: «И самое грустное, что он в это верит. — После чего припечатал: — Идиот».

Монах выдержал небольшую паузу, позволяя мне ответить. Однако так и не дождавшись реакции, повесил на крюк у входа тусклый светильник и вышел, преисполненный собственной значимости. Следом за ним двинулся Винс, слушавший наш разговор с глумливой усмешкой, и только тогда я наконец отмерла.

— Стойте! Снимите цепь!

Усмешка на лице инквизитора сделалась шире.

— Не положено, — как собаке кость, бросил он, перешагивая через порог. Дверь шумно закрылась, и замок дважды щёлкнул, отрезав меня от тепла, света и человеческого отношения.

Будто сомнамбула, я сделала два шага вперёд и тяжело опустилась на койку. Закрыла лицо руками и немедленно услышала Кэвиново: «Я бы не советовал».

— Не советовал что? — огрызнулась я.

«Сидеть на тюфяке. Ну там, вши, клопы, всякое такое. Чтобы усугубить телесные страдания и ускорить путь в чертоги Всеблагого».

— Что?!

Я вскочила, будто меня кольнули иглой, и принялась судорожно отряхиваться.

«Да успокойся ты, — поморщился Кэвин. — Вряд ли кто-то успел на тебя прыгнуть. Лучше убери с койки всё лишнее — на голых досках насекомые не живут».

Я уже собралась сделать, как он сказал, но спохватилась:

— Погодите, а как же я буду спать? На жёстком и без одеяла?

«Нормально будешь, — утешил Кэвин. — Вот когда я сидел в Нордгейте...»

— Где? — ахнула я, услышав название самой известной столичной тюрьмы. Так он не просто дуэлянт и нахал, а ещё и преступник?!

«В Нордгейте. Я не знаю, за что там очутился, просто вспомнилось вдруг. Так вот, там поспать на таких вот нарах считалось большой удачей».

Это стало последней каплей.

— Мне безразлично, что там считалось, — начала я, с каждым новым словом повышая голос. — Я леди, а не уголовник, и хочу к себе соответствующего отношения! А не вот это всё!

И не в силах совладать с приступом злости и отчаяния, одним рывком сбросила тюфяк с койки. Несколько раз пнула его — и постыдно разрыдалась, спрятав лицо в ладонях.

Вся предыдущая жизнь не готовила меня к подобному повороту.

«Ари, ну что ты, Ари. — Кэвин был не на шутку растерян. — Да это ерунда, поверь мне. Подумаешь, одну ночь на голых досках поспать! Плащ у тебя тёплый, да и лето на дворе. Представь, что ты героиня романа — интересно же, ну».

— Ничего интересного! — всхлипнула я. Мне было ужасно плохо, а чувство стыда за истерику делало всё ещё хуже.

«Ох, Ари».

Снова возникло ощущение, что рядом со мной кто-то есть. И этот кто-то бережно обнимал меня за плечи, и слышно было, как у него в груди ровно бьётся сердце. Такой успокаивающий звук — беда лишь в том, что на самом деле посреди полуподвальной кельи я по-прежнему стояла совершенно одна.

У меня вырвался рваный всхлип, и в этот момент в замке заскрежетал ключ.

«Только не это!»

Я торопливо отняла руки от лица и отступила в самый тёмный угол, надеясь, что хотя бы так следы от слёз будут незаметны. А дверь с издевательской неспешностью отворилась, и на пороге возник Винс.

«Он? — Каждая жилка во мне напряглась от предчувствия опасности. — Что ему нужно?»