Прощай?-Прощаю

Сам ты тише! Ненавижу

Марина

Время тянется, как пережёванная жвачка. Секунды долго-долго складываются в минуты, минуты ещё медленнее суммируются в часы. Я немного подремала в кресле в детской комнате, пока Степа спал. Потом уговаривала его поесть, и, чтобы подышать небулайзером, завлекала сказками и детскими стишками, которые помнила. И всё это при полном молчании со стороны ребенка.

— Ну как вы там? — Виктор звонит уже раз в пятый.

— Стёпа немного поел супа, лекарства выпил, ингаляции сделал, — отчитываюсь я перед своим временным работодателем, по совместительству бывшим мужем и отцом моего подопечного. Ужас, как жизнь всё странно закрутила и переплела.

— Отлично. Передавай Степашке привет. Я немного задержусь, ты же дождёшься, — он как будто даже не спрашивает, а утверждает.

— Мы договаривались до восьми вечера.

— Да-да. На полчаса буквально опоздаю.

Я выхожу в коридор и прикрываю за собой дверь, оставив небольшую щель.

— Виктор, почему ты оставляешь сына с незнакомыми людьми вместо того, чтобы поручить это маме?

Я несколько часов уговаривала себя, что любопытство — это порок и не моё это дело, но всё равно не выдержала. Сердце разрывается от жалости к малышу, сиротливо лежащему в своей комнатке, заваленной игрушками, но лишённой любви и уюта.

— Мариш, — Виктор замолкает, и я прямо воочию вижу, как он кривится от недовольства моим замечанием. — Мама тебе, наверное, не говорила, что у неё проблемы с ногами. Варикоз. Надо операцию делать, а она всё тянет. Какими-то пиявками лечит и примочками. Но я почти её додавил, скоро решим этот вопрос.

— Да, мне Надежда Васильевна ничего не сказала. — Я теряюсь на мгновенье, но потом беру себя в руки: — Я ей позвоню. А сейчас я про другое. Про Стёпину маму, — мне физически тяжело произносить слово «мама» по отношению к Татьяне.

— Ах это. Так ты для меня не незнакомый человек. Я, надо заметить, тебя знаю гораздо лучше, чем … её.

— Слушай, мне без разницы, кого ты знаешь больше. Договорись с ней и…

Он обрывает:

— Я не буду с ней договариваться.

И этот его тон властный так раздражает!

— Да почему?

Он же совершенно хладнокровно парирует:

— Это не телефонный разговор. Я потом тебе расскажу, если хочешь. Хочешь же?

Выдыхаю… В небольшую щелочку вижу, как молча его малыш играет с машинкой, беззвучно возя ею по одеялу.

— Виктор, в девять вечера я уйду домой. Так что решай свои проблемы быстрее. На этом всё.

Он, как и я, прекрасно знает, что никуда я не уйду, ребёнка одного не брошу. И, наверное, бывший муж уже понял, что я не смогу остаться в стороне.

О том, что температура больше не поднимается, я, уже успокоившись, докладываю Галине Юрьевне. За вечер дважды скидываю мамины звонки и оставляю без ответа сообщения Карины. Ещё я приготовила детские макарошки, которыми мы и поужинали со Стёпой. Мальчик хоть и смотрел на меня исподлобья, но всё-таки покушал. А это уже хорошо!

И, конечно же, лишь в десять вечера, когда Стёпа уже уснул, а я задремала на кресле рядом с ребенком, Виктор удосужился заявиться.

— Мариш, я дома, — сквозь сон его слова кажутся какими-то поразительно правильными и неправильными одновременно.

Он трясёт меня за плечо. Шея от неудобной позы затекла, еще и ноги колет иголочками. Отвратительное чувство. Я встаю, выпрямляясь, пережидаю, пока пройдёт это онемение в ногах. Виктор же подходит к сыну, трогает ладонью лоб, вытаскивает из ладошки машинку и ставит её на полку. Такие привычные жесты, что у меня опять колет в груди. Пытаясь перебороть это состояние, вылетаю в коридор и направляюсь обуваться.

Слышу, как Виктор выходит за мной.

— Поздно уже, Мариш. Оставайся, — и теперь стоит, сложив руки на груди, и даже улыбается. — А я тебе расскажу всё, что обещал.

Ну уж нет, не надо мне его ночных разговоров. Мне просто необходимо дистанцироваться и от Виктора, и от его сына. От всей ситуации, в которую я попала. Мне надо выйти из этой квартиры и разорвать тоненькие зарождающиеся ниточки связи с этой семьёй. Не моей семьёй.

— Я нормально доберусь до дома на такси. — Достаю телефон, и, словно по иронии судьбы, он пиликает, разряжаясь… Я аж кривлюсь, договаривая: — А рассказ можешь изложить в сообщениях.

«Которые я не прочитаю» — оставляю при себе. Виктор же включает ту самую командирскую «заботу»:

— В такси сейчас небезопасно. Поверь мне.

Ещё бы… Действительно, кому же мне ещё верить?

— А ты вызови мне безопасное, — произношу колко.

Мне хочется верить, что я изменилась, что повзрослела, научилась отстаивать своё мнение. За пять-то лет одиночества я научилась даже гвозди вбивать. А на голос бывшего мужа и его командирские замашки всё равно ведусь. Хорошо, что хоть сопротивляться пока есть силы.

Виктор дёргает краем рта и кивает, доставая свой смартфон.

— На Столетовский переулок, 36, — поясняю ему.

Смысла скрывать адрес я не вижу. Всё равно узнает.

— Ты не у мамы живёшь?

— Нет. Я живу отдельно.

Слишком явно хмурит брови. А я испытываю небольшое удовлетворение.

После развода, помню, читала в журналах, что надо мужу-изменщику отомстить и пуститься во все тяжкие. Мол, самоутвердиться, доказать себе, что вы квиты. Этот совет шёл обычно следом за советом подстричься и кардинально сменить стиль. Я перекрасилась в огненно-рыжий, потом в ярко-малиновый, а следом и вовсе отрезала волосы, а вот со всеми тяжкими не сложилось. И, заметив сейчас реакцию Виктора, думаю, что зря. Было бы приятно ему отомстить. Приятно, но недолго. К сожалению, легко относиться к отношениям и к сексу я так и не научилась.

— Будет через одиннадцать минут. Белая «Тойота». Завтра ты ко скольким сможешь подъехать?

— К восьми утра буду. Послезавтра я дежурю, поэтому ищи няню. И… я поспрашиваю девочек на работе, кто сможет делать уколы Стёпке. У меня не получится.

Виктор собирается что-то сказать, но я отпираю дверь и выхожу в подъезд, решив дождаться машину на улице.