Сделка. Я тебе верю

ДАРЬЯ

За три года до начала событий…

– Даша, у вас с Яриком точно всё в порядке? – интересуется мама, оборачиваясь с переднего пассажирского сидения.

Когда отец за рулем, она всегда сидит с ним рядом. Они вообще идеальная пара, умеющая пусть не любить друг друга до гробовой доски, но отлично понимать и ладить, как и положено тем, кто женился не по любви, а ради объединения капиталов.

Так же и меня пару лет назад выдали замуж… ради капиталов. Хотя, если быть до конца откровенной, не совсем так же.

Мной сыграли, как глупой доверчивой куклой, но это уже не имеет значения. Ничего не имеет значения, потому что развод с моим мужем всё равно не предусмотрен. Даже если всё плохо, очень плохо, бизнес превыше всего.

– Да, в порядке, – озвучиваю то, что хочет услышать отец, и что успокоит маму.

Все равно она никоим образом не сможет повлиять на ситуацию. Тихая, спокойная, привыкшая во всем подчиняться мужу, она не ввяжется в конфликт. А я…

Начни я сейчас жаловаться и проситься да хоть в монастырь принять постриг, ничего не изменится. Лишь мама расстроится зазря, а папа и пальцем не пошевелит… потому что капиталы, раз, и я сама виновата, два.

Не вру.

Такое в моем прошлом уже было, просила, рыдала, умоляла отца оградить от Ярослава, копнуть поглубже, задуматься, подарить мне свободу, но результатов не принесло. Воз и ныне там. Точнее, я как получила навязанную подлостью фамилию Шаталова, так с ней и живу, и буду жить до конца своих дней…

Хочу – не хочу, никого не волнует.

Нет, есть еще один вариант освободиться – если Ярик или его папочка вдруг решат, что я им больше не подхожу. Но пока, к сожалению, моя кандидатура их вполне устраивает. И лучших нет.

– Тогда почему он отказался лететь с тобой в Испанию? – не унимается мама, наивно полагая, что мне без Шаталова скучно. – Вчетвером нам было бы веселее.

«Да нам и втроем замечательно! Неужели не замечаешь?»

Проглатываю готовую сорваться с губ фразу и произношу иное, опять же, чтобы поскорее сменить тему.

– Он не отказался, не волнуйся, – отвечаю, стараясь звучать ровно, без ехидства. – У них с его отцом возникли какие-то срочные дела. Обещал решить всё в течение нескольких дней и обязательно прилететь.

Прилететь, м-да… он действительно обещал так сделать. Разве ж можно оставлять молодую супругу без надзора? Нет, конечно. Даже если с родителями. И смех, и грех.

Я же лелею мечту, что у Ярослава там всё затянется как минимум на три недели, что мы будем здесь отдыхать. А если и не затянется, то из-за непогоды или другого какого-нибудь ЧП закроют все аэропорты и перестанут сажать самолеты.

Должна же я пусть иногда отдыхать от персоны, которую никогда не приму и не полюблю, что бы он не делал.

– Прекрасно! – радуется мама, напоминая беззаботного ребенка, которому пообещали скорый подарок.

Я же никак не реагирую. Лишь на секунду пересекаюсь с внимательным взглядом отца в зеркале заднего вида, а потом резко отворачиваюсь к стеклу, транслируя желание любоваться грозовым небом.

На улице уже стемнело, и мы возвращаемся с прогулки по пустынному влажному серпантину в отель.

Едем, но не доезжаем. Потому что на очередном витке со встречной полосы на нашу вылетает бензоцистерна.

Я даже испугаться не успеваю. Вообще ничего не успеваю.

Все происходит как в замедленной съемке, которую нельзя поставить на «стоп» или изменить.

Я просто беспомощно смотрю, как огромная машина смещается к центру трассы, постепенно покидая свою полосу движения и, слепя фарами, стремительно сокращает между нами расстояние.

Сто метров.

Пятьдесят.

Пара десятков.

«Лобовое… это конец…», – малоэмоционально проносится в голове.

Последнее, что помню, отец выкручивает руль. Нашу машину заносит боком. Водительской стороной под большегруз.

Я, пусть пристегнутая, по инерции подаюсь в центр машины, но уже через секунду марионеткой лечу в обратную сторону и ударяюсь головой о металлическую стойку двери.

Ремень безопасности врезается в грудь, словно стремится переломать мне все ребра. Дыхание рвется. Висок прошивает ослепляющей болью. В глазах меркнет, и я почти не слышу оглушающего грохота, звона, скрежета, криков и стонов.

***********************

Полная дезориентация.

Кажется, на краткое время я теряю сознание, а когда в очередной раз разлепляю ресницы, осознаю, что мир уже не вращается, а застывает. Происходящее не сразу доходит до мозга, но стоит ему отпечататься в сознании, как ощущаю дикий ужас ситуации.

Мы попали в аварию.

Боже… в аварию… мы…

Медленно моргая, как могу, отталкиваю нарастающий страх и стараюсь оценить собственное состояние. Руки и ноги, к счастью, двигаются, но голова подводит. В районе правого виска пульсирует боль, зрение плывет, меня поташнивает, а в ушах стоит какой-то странный высокий гул с металлическим оттенком.

Морщусь, поворачиваю шеей, желая избавиться от неприятных ощущений, но выходит лишь хуже. Висок моментально прошивает резкой болью.

Поднимаю руку, касаюсь предполагаемой раны, и пальцы тут же натыкаются на что-то влажное. При ближайшем рассмотрение опознаю кровь. Тупо смотрю на бурые разводы по ладони и дергаюсь, уловив сквозь непрекращающийся гул тихий стон.

– Я сейчас! – хриплю, отвлекаясь от собственных бед, и закашливаюсь, сделав слишком глубокий вдох.

Обоняние раздражает резкий химический запах, причиной которого признаю раскрывшуюся вдоль водительской стороны подушку безопасности, а еще примешиваемый к нему запах дыма…

Трясущимися пальцами жму на крепление ремня безопасности и шумно выдыхаю, когда с третьей попытки его удается отщелкнуть. Страшась того, какая картина ждет меня впереди, отталкиваюсь от дивана и подаюсь вперед.

Первое, что замечаю, лобовое стекло, будто бумага, сжевано, покрыто мелкой паутинкой трещин и завалено внутрь салона. На торпеде, обитой кожей, всё в осколках. Водительская сторона деформирована и вдавлена так сильно, что я никак не могу понять, где там могло остаться место для отца.

Отец…

Подушка безопасности должна была его защитить.

Должна была. Но он… он…

От вида крови и неестественно повернутой головы горло перехватывает удушающий спазм… но провалиться в шоковое осознание не успеваю. Отвлекает тихий стон со стороны переднего пассажирского сидения.

– Мама!

Можно ли испытывать в такой момент облегчение? Чувствую себя дрянью, но, да. Испытываю.

Мамочка жива.

Наплевав на ноющие ребра протискиваюсь между сидениями еще больше, ощупываю ее тело, аккуратно голову, заглядываю в сморщенное от боли лицо. По всему похоже, что она тоже ударилась головой. Наверное, сильнее меня, раз никак не приходит в себя.

Но жива… жива!

– Мама, я помогу, – хриплю, возвращаясь обратно на свое сидение.

Меня пугает нарастающий в салоне запах гари. Неужели тлеет проводка? Это же плохо? Да? Ведь рядом… рядом бензовоз…

Дергаю за ручку двери, но она не поддается. Еще раз. Снова без толку. И еще раз. Опять впустую.

– Господи! Да что за…

– Да-ша…

Счастье, она пришла в себя.

Вновь ныряю вперед, стараясь не замечать крови, стекающей по бледной щеке. Надо сначала выбраться, потом остальное.

Дурное предчувствие, что время поджимает и идет на минуты, никак не желает отпускать.

– Мамочка, я сейчас свою дверь открою, потом твою. И мы выберемся, – касаюсь губами ее виска и вновь с усердием принимаюсь за дело.

Никак. Что-то мешает. По-видимому, деформация кузова.

Не придумав ничего лучше, ложусь спиной на сидение, рукой тянусь и дергаю рычаг открытия, и параллельно распрямляю согнутые в коленях ноги – бью по двери.

Раз. Другой.

А третий поддается со щелчком.

От того, что хоть что-то получилось, на глаза набегают слезы. Боже, спасибо!

– Я уже. Мама, я уже. Сейчас мы и тебя вытащим, – касаюсь плеча единственного родного человека, оставшегося в живых, и всхлипываю, когда она накрывает мою холодную руку своей почти ледяной.