Поцелуй-трава и бедовая голова

  Я вздрогнула и проснулась. Сердце колотилось, во всём теле дрожь – сколько лет прошло, а я всё не могла забыть тот страх, что пережила когда-то. Страх, стыд… Стад из-за того, что до сих пор меня корёжит от ужаса. Что не смогла защитить тех, кто служил моему отцу, и даже моему деду…

«Забудь всё и не терзай себя понапрасну, если ничего не можешь изменить», - вспомнила я слова Коша Невмертича и выдохнула.

Вот так, всё верно. Не можешь – не терзайся. Голову снявши, по косе не плачут.

Перевернувшись на бок, я в сером предрассветном сумраке увидела, что кровать, где полагалось дрыхнуть княжичу, пуста.

То есть совсем пуста.

Одеяло расправлено, подушка взбита и положена в изголовье уголком кверху, а рубашка вышитая… Рубашка висела на прежнем месте, что и вчера.

Ушёл!..

Казнить ведьму побежал! Или Коша Невмертича на поединок вызывать!..

Меня подкинуло с печки, как пинком. Я спрыгнула на лавку, диким голосом заорал Одихунтьевич, которому я наступила пяткой на хвост, но я даже не спросила – с чего это кот поднялся в такую рань. Забыв обуться, простоволосая, я выскочила из избушки, не зная – что делать? куда бежать? далеко ли этот болван ушёл?

Птиц. Надо позвать птиц. Пусть выследят.

Тьфу ты! Птицы же до света не летают!

Совы!..

Но вот-вот рассветёт, совы уже не летают!

Чуть не застонав от отчаяния, я полезла с крыльца в росную траву – выводить Сивку-буланку, гнать на поиски Драгомира. Чтоб его неладная!..

Бросившись к конюшне, я распахнула калитку и… и чуть не столкнулась с Драгомиром.

- Ты чего это, бабка? – спросил он, озадаченно. – Скачешь, будто тебя черти за гуз щипают…

Тяжело дыша, я смотрела на него, не совсем понимая, что он говорит.

А он стоял передо мной – живой, здоровый, такой красивый… В своей старой рубашке и с Задохликом на плечах.

Взвалил жеребёнка на шею, прихватив его тонкие ноги на груди, и тащил себе, даже не вспотел.

- Ты… куда это?.. – еле выговорила я. – Ты зачем это?..

- Сама же сказала – в росе надо искупать, - слегка оробел княжич. – Вот, пошёл купать…

- А-а… - протянула я, отступая в сторону.

- Не надо что ли? – спросил он, переминаясь с ноги на ногу.

- Надо, - быстро ответила я. – Неси его на луг, сейчас догоню. Только… - я быстро нашлась: - только платочек надену… Нехорошо женщине голой головой…

Судя по взгляду Драгомира, платочек такой карге был без надобности.

Он потеснил меня и прошёл мимо, шагая мерно, немного согнувшись под ношей. Волосы упали на лицо, и я едва сдержалась, чтобы не догнать парня и не откинуть пряди с глаз.

Когда Драгомир с Задохликом были уже за тыном, только тогда я опомнилась. Вытерла рукавом рубашки лоб, мысленно обругала себя берёзовой баклушей, из которой ложки тачают, и вернулась в избушку.

Платочек. Ага. Тут обуться бы не мешало.

- Ты спятила?! – встретил меня истошный вопль кота. – Ты мне чуть кишки не выпустила! Прямо на брюшко наступила! А если бы на голову?

- Так не страшно на голову, - ответила я, надевая кожаные лапотки на босу ногу и повязывая платок, чтобы седые патлы в лицо не лезли. – У тебя в голове-то кишок нет. И мозгов тоже.

Кот на мгновение потерял дар речи, а потом старательно расхохотался, широко разевая пасть.

- Ну прямо скоморох батюшки мово! – бросил он мне вслед. – Ну прямо шутки от бабки жуткой!

Но я уже не слышала, что он там орал. Выбежала во двор и припустила на луг, высматривая Драгомира с жеребёнком.

Княжич ушёл довольно далеко – я нагнала их на тропке, что вела мимо реки к лугу.

- Сорок раз его надо искупать, - сказала я, пристраиваясь рядом и семеня, чтобы поспеть за широким шагом Драгомира. – Тогда, может, и выкарабкается. В росе утренней сила чудесная. Тебе тоже не помешало бы на траве поваляться.

- Мне зачем? – усмехнулся парень. – Я не больной.

Не больной, да тощий. Видели мы тебя в бане – ребро на ребре, костьми погоняет.

- От этого сила богатырская прибавляется, - сказала я таинственно, и Драгомир сразу заинтересованно выглянул из-за задней ноги Задохлика. – Надо каждое утро десять раз по росной траве кувыркнуться, - добавила я. – Через сорок дён силы вдвое прибавится. А ещё через сорок дён – в пятеро.

- Ишь ты… - протянул Драгомир задумчиво.

А вокруг было тихо-тихо, и птицы ещё не пели. Только туман пластался по реке, постепенно тая. Не раскрывшиеся пока цветочные головки были словно осыпаны серебром – мелкими капельками. И у меня сразу рубашка намокла до коленок, и стало стыло и весело.

Почему стыло – понятно. Утро, солнце ещё не взошло, вот и холодно. А почему весело?.. Потому что Драгомир идёт рядом и тащит Задохлика?

- Клади его здесь, - велела я, показывая на мягкую траву. – Только осторожно, не зашиби.

 Княжич крякнул и приподнял жеребенка, снимая с шеи, а потом осторожно, держа на руках, как малого ребенка, уложил на травяную постель. Задохник лизнул травинки и засучил ногами, но подняться не мог, почти сразу уронил голову.

Я засучила рукава и принялась сбрасывать на него росу со стоящей травы. Потом растёрла ему бока и ноги и велела Драгомиру перенести жеребенка на другое место, где роса была нетронутая, и положить на другой бок.

После десятого переката я махнула рукой, показывая, что достаточно.

- Теперь пусть немного отдохнёт, да назад понесём, - сказала я княжичу.  

- Пусть отдохнёт, - согласился он и скинул рубашку.

- Эй, ты чего это? – спросила я, а он уже скинул сапоги, развязал гашный шнурок и стащил штаны. – Э-эй… - задохнулась я, тараща глаза, хотя следовало бы отвернуться.

- Сама же советовала, - хмыкнул он, пройдясь мимо меня безо всякого стеснения. – Силу богатырскую буду нагуливать.

И он кувыркнулся в траву – только голая жепка мелькнула, да босые пятки.

Раз кувыркнулся, и другой, и третий… А я вытерла уже не только лоб, но и верхнюю губу, потому что хоть и роса, но что-то стало жарко.

Укувыркался красавчик почти до реки, а потом с той стороны раздался звонкий девичий смех. Это деревенские девки по утрянке пошли за грибами, да до лесу не дошли – уселись на бережочке со своими кузовочками.

- К нам плыви! К нам! – разлетелось над рекой звонкое и заливистое, а потом снова хохот.

Драгомир вскочил, словно ошпаренный, и бросился в нашу с Задохликом сторону, сшибая росу.

- Эть, эть, эть, как скачет, - сказала я жеребенку, похлопав его по холке. – Как черти за бубенчики хватают.