Урок по спасению Вейзена

Когда чашки с чаем опустели — произошло это весьма скоро, чай оказался не приторным, а приятным на вкус — мы с Гетбером решили, что чрезмерно пользоваться гостеприимством тоже не стоит, да и время уже было поздним. Мы быстренько распрощались и с Госсом, и с Мартисом. Хозяин этой квартиры заявил во всеуслышание, чтобы мы обязательно приходили ещё, ведь мы, в отличие от его постояльца, «хотя бы умеем поддержать разговор».

А Мартис уже возле дверей заметил, что совсем не против пересечься завтра. И, хотя говорил он об этом шёпотом, не берусь утверждать, что Госс в очередной раз не расслышал чего-то лишнего. И что не присоединится завтра к нашей скромной встрече.

Прежде чем покинуть подъезд, мы с Гетбером выглянули наружу, как мыши, которые хотят в тайне от кота добраться до продовольственных закатов. Снаружи было темно — с неба стерлись последние закатные отблески, а до рассвета оставалось ещё несколько часов. И очень тихо. Ни единого лишнего звука, лишь только шелест листвы и пение ночной птицы где-то вдалеке.

— Чувствую себя дураком, — заметил Гетбер, придерживая для меня дверь. Несмотря на то что обращался он ко мне, его глаза внимательно осматривали местность. — Дураком, который решил поиграть в шпиона. И которому, что ещё более удивительно, подыгрывают окружающие.

— Ну, теперь-то ты, наверное, понимаешь, каково было мне, когда я оказалась здесь… А сколько откровений ждёт нас впереди… страшно представить.

— Я с самого начала понимал, что тебе было непросто, — заметил Гетбер. Вздохнул и добавил: — Вроде как, чисто. Мы можем идти. Главное, внимательно смотреть по сторонам.

По сторонам я и в самом деле непрерывно смотрела. Поскольку чем сильнее мы отдалялись от этого спального района, приближаясь к центральной части города, тем больше вокруг становилось огней. Зажигались фонари и гирлянды, и даже украшенные разноцветными витражами окна попадались на глаза.

В какой-то момент стало так светло, что меня напрочь покинуло ощущение ночи.

А вместо него, как ни странно, я стала чувствовать безопасность. В самом деле, смельчаков, которые посмеют напасть на тебя посреди белого дня, куда как меньше, чем тех, кто действует в темноте, прикрываясь ей, как щитом.

И при этом вокруг всё ещё было достаточно тихо. Звуков, как и света, стало больше, это факт. Но звуки всё-таки сосредоточились вокруг императорского дворца, именно там они проявляли себя во всей красе, на полную мощность. А до нас долетали лишь неясные отголоски.

Можно было говорить в полголоса и быть при этом услышанной.

Поэтому я и сказала, кратко взглянув на Гетбера:

— Думаю, надо просто убедить их в том, что у меня ничего не получается.

Гетбер понял меня с полуслова. И вместо того, чтобы задавать уточняющие вопросы, заметил:

— Всё у тебя получается, кроме одного: здравой оценки собственных достижений.

— Всё, что у меня получается, — я упорно стояла на своём, — это перекладывать… хм… образцы с места на место, составлять таблички и отвлекать добровольцев. То есть, получается у меня совсем не то, что некоторые заинтересованные лица успели вообразить. Надо лишь сделать так, чтобы они в это поверили.

Гетбер долго смотрел на меня, будто пытался разглядеть в моих глазах то, что я не произнесла вслух. Потом предложил:

— Давай подумаем об этом завтра, на свежую голову. Сейчас, признаться честно, я бы предпочёл добраться до нашего номера и лечь спать.

А вот я в его глазах кое-что различить всё-таки смогла. Поинтересовалась:

— Чем ты расстроен?

— Отпуск обретает неожиданные повороты, — Гетбер слабо улыбнулся.

— Но ведь я с самого начала…

— Помню, помню, — он кивнул. Потянулся к моей ладони, переплёл наши пальцы. — И всё-таки предыдущие дни нашего совместного времяпровождения нравились мне чуть больше.

По дороге до гостевого двора я решила, что перед сном обязательно обдумаю собственную мысль тщательнее, покручу её проекцию в собственной голове, рассматривая разные грани этой простой и весьма очевидной идеи. А завтра поделюсь ей с Мартисом — со всей конкретикой.

Однако я уснула, стоило избавиться от платья и прилечь на кровать. И уже через сон различила: Гетбер переворачивается с одного бока на другой, а, значит, его мысли думаются куда активнее моих собственных…

Поднялась я тоже раньше него.

Но не раньше солнца. Именно оно меня и разбудило, ткнув обжигающим пальцем в глаза. Помнится, в моём родном мире я тоже любила просыпаться от солнечных прикосновений… Вот и всё то немногое, что осталось у меня от прошлого.

Я настежь распахнула балкон и минут десять простояла, опираясь на перила. Разглядывала небо — давно уже не видела настолько чистого лазурного оттенка. На небе не было ни облачка: похоже, день выдастся жарким. Быть может, наши гипотетические преследователи испугаются аномальных температур и оставят нас в покое?..

За спиной раздался шорох.

Оказалось, что это всего лишь Гетбер. Проснулся и теперь пытается встать с кровати. Молодец, ничего не скажешь: решил шуметь именно тогда, когда я начала рассуждать об окружающих нас опасностях. Впрочем, ругаться на него не хотелось. Очень уж безобидно выглядел — взъерошенный, слегка потерянный и куда менее серьезный, чем обычно. Не проснулся ещё человек…

— Варя… Доброе утро, — пробормотал Гетбер.

— Доброе, — отрапортовала я. — Просыпайся побыстрее, нам скоро на встречу с Мартисом.

— Это уточнение в некоторой степени объясняет твою восхитительную бодрость…

— Нет, мне просто погода нравится. — И не сдержалась от колкости: — А вот тебе не следовало вчерашним вечером злоупотреблять напитками для поднятия настроения.

— Мне не оставалось ничего иного, — Гетбер пожал плечами, — ведь я остался один против всего этого недружелюбного мира.

— Недружелюбного. Это точно.

Сложно оправдать воодушевление, которое я испытывала от предстоящей встречи с Мартисом. Все те страшные слова, которыми мы вчера преисполнились, не были шуткой или розыгрышей. Одно скромное расследование грозилось перерасти в межимперский конфликт, и мы, пожалуй, были одними из тех немногих, кто хоть как-то мог это остановить.

И всё же мне не терпелось поделиться с Мартисом моей идеей. Мне казалось, он её оценит.