Восьмидесятые или Лампочка моя любимая

Риск поссориться с предками и наплевать на иронию коллег, был бы оправдан, если бы они с Марковым планировали серьёзные отношения. Или действительно стоял вопрос о женитьбе, о создании семьи. Но об этом речи не шло. У них всё временно. Зачем тогда ему видеть родителей?

Сто процентов – породистого Давида разочарует непритязательный вид и немудрёный образ жизни папы и мамы. Они светским манерам и этикету не обучены. О чём они будут говорить? Какие у них общие темы? Не хотелось даже представлять, насколько униженно почувствуют себя родные, находясь с ним за одним столом. Пусть он ни капельки не манерный. Без претензий и снобизма. И бардачные посиделки за столом, застеленным газетой в той же мастерской, доказывали непритязательность его окружения. Тем не менее Марков не понимал, как жило большинство простых людей. Конечно, откуда ему знать? Он же родился с золотой ложкой во рту и рос среди себе подобных.

Давид мрачнел, злился:

– Почему тогда встречаешься со мной? Пользуешься мною? Хочешь через меня познакомиться с молодым красивым мальчиком?

Этот повторяющийся пункт «молодой, красивый, твой ровесник» больной занозой сидел в его речах. Раздражённой ноткой звучал в завуалированных под шутку претензиях. И заставлял расплываться в невольной улыбке Леру. Он ревновал?

Она грустно задумывалась. И правда – почему встречается с Марковым? На самом деле не из-за того же, чтобы пробраться в «высшее общество». Зачем оно нужно – это неродное общество? Чуждое, сложное. Находиться там некомфортно, тягостно, скучно. Интересно побывать среди этих людей одноразово. Поглазеть, послушать. При возможности немного пококетничать, повеселиться, поднять настроение. И всё. Обратно к своим.

Уютно и хорошо там, где чувствовала себя равной. Не стремилась казаться идеальной. Не было нужды укрощать эмоции, притворяясь воспитанной, сдержанной девочкой. Лерке претила искусственность, необходимость постоянного контроля слов и действий. Это не её стихия. Нравилось быть такой, какой она и являлась – весёлым чертёнком женского пола. Безудержно вкушать жизнь, радоваться сегодняшнему солнечному дню.

Давид – такой же непоседа и гуляка. В нём есть опьяняющая сумасшедшинка. Родственная душа. Наверное, поэтому так тянуло к нему. И не только. Всё банально. Ответ лежал на поверхности. Увы…

– Кажется, я влюбилась в вас. Не уверена ещё, но… похоже на это, – как о чём-то незначительном, с озорными искорками спокойно объяснила девушка.

Игриво глянула в удивлённо расширившиеся зрачки Давида, хихикнула с утрированной беспечностью. В очередной раз шокируя прямолинейностью и ребячливостью.
Скрывая напряжение, задала взаимный вопрос:

– А вы почему встречаетесь со мной?

Давид несколько секунд серьёзно смотрел в ждущие ответа глаза. Притянул к себе, обнял за плечи. Со страдальческим стоном зарылся в волосах.
Тихо пророкотал в ухо, волнующе обдавая кожу горячим дыханием:

– Люблю. Люблю тебя… Ты мне сразу понравилась. С самой первой минуты. Как только увидел. Ещё там, у памятника Пушкину.

«Любит! Правду говорит или нет?» Верила и не верила. Сердце вздрагивало, блаженно сжималось, отзываясь радостным стуком. Она настороженно изучала добрый взгляд, вливающийся в душу. Ждала подвоха: сейчас рассмеётся, скажет, что пошутил. Отчаянно хотелось, чтобы это не было обманом. Ласковый взор обезоруживал, пробивал броню скептицизма, притуплял бдительность. Погружал в гипнотическое состояние. Пугал безграничной властью, которую с каждой встречей всё сильней обретал над ней.

– Почему я вам понравилась? – поёжившись, беспокойно поинтересовалась Лера.

Напряжённо прикусила губу. И замерла, наблюдая за мимикой, сосредоточенно отыскивая малейшее подтверждение фальши.

– Ты чистая, Лерочка. Красивая и живая, – улыбнулся Марков, коротко касаясь губами кончика носа.
Пожал плечами. Будто удивился, зачем спрашивать очевидные вещи.

– Красивая?! Я красивая? – поражённо переспросила девушка.

Вот теперь точно врёт. Для чего? Спорить не стала, но задумалась и немного расстроилась. Скорей всего, смеялся. Значит, ему нельзя верить. Отлично помнила из заповедей мамы – она не красивая. Тот, кто утверждал противоположное, автоматически перемещался в разряд лживых. К ним следовало относиться с недоверием – они неискренние. Преследовали какую-то мутную цель. И стоило усилить бдительность – у них что-то очень подозрительное на уме. Раз грубо льстили, рассчитывая, что она поведётся на циничное враньё.

Дурнушка. Цапля. Ещё ни один человек на планете не сказал обратное, не опроверг это утверждение. Давид первый из мужчин заявил – она красивая. Хотя в зеркале себе нравилась. Иногда. Но это ничего не значило. Со стороны всё могло выглядеть по-другому. Привыкла к своей внешности, присмотрелась.

По мнению Давида – она красивая?
«А вдруг и правда, – холодела девушка. – Ещё плохо разглядел, не все дефекты обнаружил, если считает красивой? А если он хорошо рассмотрит и поймёт, что я… не страшненькая, конечно, нет, но не красивая. Разочаруется и бросит?»

Постулат собственной некрасивости был намертво вбит в клетки. По-прежнему стеснялась себя, считала уродливой. Отчаянно боялась быть обманутой. Запоминала каждый случай, который доказывал, она не дурнушка. Недоумённо осознавала: привлекла заинтересованные и довольно похотливые взгляды существ мужского пола именно внешним видом.

Благодаря этому находилась в бесконечном разладе с личной оценкой собственного облика. Несмотря, что весь мир и факты свидетельствовали об обратном, комплексы, заложенные в подростковый период, лишали уверенности, не давали чувствовать себя полноценной. Быть не настолько настороженной и критичной по жизни. Неосознанно ждала и искала постоянного подтверждения своей привлекательности.