Возвращение снежной совы

Летать! Чувствовать под собой бесконечные потоки воздуха, которые обволакивают тело то нежно, то жестко, почти до боли вонзаются в грудь. Летать! Ощущать, как нестерпимо громко стучит сердце, пытаясь выскочить и раствориться в необъятных небесах. Летать! Вкушать эту свободу снова и снова, захлебываясь ею, надрывая душу пронзительным птичьим криком.

О, как я летала! Наверное, до этого и не жила вовсе. Разве может человек, не изведавший полета, утверждать, что он познал жизнь? Черта с два, я вам скажу! Никогда рожденный передвигаться на ногах не поймет существо, наделенное крыльями.

Весь день я не спускалась на землю, испытывая на прочность свое прекрасное белоснежное оперение с темными крапинками. Не чувствуя усталости, не прекращая то активно взмахивать крыльями, то просто парить. В отличие от большинства видов сов та, в которую воплотилась я, охотится в основном в светлое время суток. Однако я даже не думала о еде. Все, чего хотела моя птица, — быть частью воздушной стихии.

Такая же белоснежная сова летела рядом, почти крыло к крылу. Мама! Как же я была рада, что она со мной! Она то и дело поворачивала голову в мою сторону, окидывая внимательным взглядом. Уже в сумерках, когда мы оказались в лесу, сова совершенно бесшумно опустилась на толстую ветку сосны, которая радовала взгляд насыщенным темно-зеленым цветом, в то время как остальные деревья давно скинули листья. Я уселась рядом. Удивительно, что мне совершенно не нужно было думать о том, что делать и как. Птица, повинуясь инстинктам, двигалась за меня. Я с радостью отдала ей бразды правления, ведь она столько лет томилась в человеческом теле

Убийственно острые когти надежно впились в кору, несколько ее кусочков полетели на далекую землю. Думаю, начнись ураган, оторвать меня от дерева получилось бы только вместе с веткой, на которой я устраивалась на ночной отдых. Внутри царило спокойствие. Все так, как и должно быть. Веки сомкнулись сами собой. Я мирно заснула.

Однако если отключилась я вместе с птицей, то пробудилось птичье сознание гораздо раньше человеческого. Я пришла в себя, когда моя сова, резко спикировав, впилась стальными когтями в спину зайца, который беспомощно брыкался мощными задними лапами, но уже ничего не мог сделать. Он был обречен на гибель. Здесь действовали законы природы: выживает сильнейший. Одним молниеносным движением сова располосовала нежную шкуру. В клюв хлынула горячая кровь. Хищница ликовала! Не могу сравнить это ощущение с чем-либо из своей человеческой жизни. Чистый восторг. Чистое упоение.

Пока птица пировала над добычей, все глубже вонзаясь клювом в заячью плоть, я в ужасе закрыла глаза. Забилась в темный уголок птичьего разума и, обняв колени руками, тихо покачивалась из стороны в сторону в попытках не вслушиваться в издаваемые звуки. Но где там! Слух совы острее, чем у диких зверей. А я находилась в ее голове, как раньше она — в моей.

В меня беспощадно врезалась каждая эмоция, каждый отголосок ее ощущений. И сейчас была лишь жажда убийства, вызванная голодом и инстинктом. Это пугало. Кажется, меня не так сильно взбудоражило само превращение, как то, что я могу испытывать такие ощущения. Это не было подобно сну, где мы иногда выступаем в роли стороннего наблюдателя. Я и являлась той самой безжалостной убийцей, которая наслаждается охотой. И не только потому что голодна, но и из-за того, что испытывает азарт.

Когда сова утолила первый голод, разделила кровавую трапезу с матерью, она удовлетворенно взлетела на очередную толстую ветку и принялась педантично чистить испачкавшиеся снежные перья. Она долго приводила себя в первозданный вид, погрузившись в какое-то медитативное состояние покоя. В это время я могла подумать. И мысли оказались не самые радужные.

Первый восторг от полета прошел. Остались страх и беспокойство. Вдруг я все больше и больше буду становиться птицей, теряя себя, человеческую суть? Если я так легко в первый день после превращения дала возможность птичьим инстинктам взять верх над человеческим разумом, что будет через месяц? А через год? Смогу ли я вернуться? Смогу ли снова преодолеть этот барьер дикой боли? Смогу ли заставить себя перешагнуть через нее, обретая возможность говорить?

Захочу ли?..

Мысли об Алексее захватили меня. Я даже чаще задышала, ощущая, как отчаянно колотится маленькое сердце. Как будто в нем физически не хватало места для того огромного чувства, которое я испытывала по отношению к этому мужчине. Он не успел сказать самые главные слова, но я все поняла по его взгляду. Он ждет. И мне так хотелось к нему! Пусть я птица, но я хочу вернуться!

Однако у матери оказались совершенно другие планы. Она снова взлетела. Я последовала за ней. Некоторое время наслаждалась полетом. Мысли Августы ушли на второй план. Но затем каким-то шестым, птичьим чувством, я поняла: мама летит на родину, подальше от этих мест.

Я стала снижать скорость, чтобы приземлиться. Мама закричала, и в резком звуке я услышала все, что она думает: она хотела, чтобы я летела вместе с ней. Я все же опустилась на землю и молча смотрела, как она описывает круги надо мной, то крича, то издавая нежные воркующие звуки, будто уговаривала меня. Но я не давала своей птице целиком завладеть мной. Крепко держала ее в руках. И совсем по-человечески отрицательно помотала головой, надеясь, что мама поймет меня. Она смотрела ярко-желтыми глазами, и мне показалось, что в них застыли сожаление и безграничная скорбь.

Белая сова приземлилась, медленно подошла ко мне, шурша опавшими листьями, и аккуратно приблизила клюв. Повинуясь какому-то инстинкту, я опустила голову, подставляя ей шею. Мама с нежностью зарылась в мягкий подпушек. Это было настолько приятное ощущение, что я хотела замурлыкать. Она с любовью чистила мне перышки, и сердце снова защемило, только сейчас от осознания того, что на этом наши пути расходятся. Я прекрасно поняла, что этим жестом мама показала: она приняла мое решение, хотя и не может с ним согласиться.

Наконец она отстранилась и, в последний раз взглянув на меня совсем по-человечески, оттолкнулась от мерзлой земли мощными лапами и взлетела. Я долго провожала ее взглядом, от всей души мысленно желая ей счастливого пути. Медленно развернулась и поднялась на крыло, но в противоположную сторону.

Как бы ни сложилась дальнейшая судьба, я не могу не попытаться. Нужно хотя бы попробовать снова стать собой. С этими мыслями я взяла курс на тот страшный дом, где в последний раз видела дорогих сердцу людей. Не знала, застану ли там их, но с чего-то же нужно начинать.

***

Когда приблизилась к поместью, уже вечерело, но было довольно светло. Осколки с улицы уже убрали, однако сами оконные проемы стояли без стекол, света в них не было. Да и когда бы их успели вставить? Всего один день прошел.

Стараясь не издавать лишних звуков, я подлетела ближе. Волновалась о пане Тадеуше: жив ли он или погиб в схватке с родным братом? Но больше всего меня волновал вопрос, выжил ли сам Велислав. Если он все еще ходит по этой земле, я предпочла бы держаться от него подальше, несмотря на то, что теперь я его вряд ли заинтересую. Бесшумно села на крышу и прислушалась. Из глубины дома доносились тихие человеческие голоса, как если бы кто-то мирно вел беседы за чашечкой чая. Я напрягла и без того острый слух: женский голос и два мужских.