Влюблен без памяти

Теплое дерево паркетного пола в гостиной перекликалось с цветом массивных дверей и позолоченных портретных рам. Стены были обиты зеленой материей, окна прикрывали зеленые шторы, и три кресла в центре комнаты были такого же цвета.

— Это твои предки? — благоговейно прошептала Марианна, указывая на потемневшие портреты.

— Да. Отец лорда Орена-старшего, его дед и прадед, насколько я знаю.

Аристократы были изображены в военной форме, с орденами, в руках они сжимали сабли. Сильное фамильное сходство прослеживалось и тут — представить себе Эдварда в такой же раме и в таком же наряде было легче легкого.

— Они все служили?

— Там все время случались какие-то войны… — Хозяин махнул рукой. — Кстати, все они звались Эдвардами. Особой фантазией мои предки не отличались, верно? Если у нас с тобой родится сын, дорогая, нам нельзя будет отступать от вековой традиции.

— Ладно, — пробормотала Марианна, вмиг зарумянившись. Стрельнула в сторону жениха глазами. — А если не родится?

— Родится, — уверенно сказал он. — У нас всегда рождаются мальчики.

— А если я рожу тебе девочку?

— Мы не ограничимся одним ребенком, я полагаю.

— А если я никого тебе не рожу? — Она панически захлопала ресницами.

Эдвард обнял ее за плечи.

— Не волнуйся, дорогая, что за мысли…

— Вы еще даже не поженились, — указала Вивьен, — а уже обсуждаете имена и пол ребенка! Марианна, в конце концов, вспомни о девичьей стыдливости!

Юбер не последовал в гостиную за своим господином, и Вивьен вздохнула про себя с облегчением. Вместе с тем ей сразу стало как-то пусто и неуютно, особенно когда она смотрела на то, как обращается с Марианной лорд: с его лица не сходила полуулыбка, глаза искрились, и весь он тянулся к невесте, поворачиваясь за ней, как подсолнух за солнцем. А Марианна раскрепощалась все больше и больше, будто превращаясь в избалованное дитя.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — спохватился Эдвард, указывая на ждущие их кресла.

На полу прямо перед ними возвышался старинный сундук, окованный железом.

— Можно я открою? — спросила взволнованная Марианна.

Эдвард ответил жестом, будто приподнимая крышку.

— Сундук перенесли с чердака, — объяснил он, — его уже отперли, даже смазали петли. Вперед, моя зарянка.

Под крышкой обнаружились пара потрепанных детских книг на разных языках, аккуратно свернутый кафтанчик на ребенка двух-трех лет и, конечно, то, что они все так надеялись увидеть, — игрушки. Марианна доставала их одну за другой и бережно укладывала на длинную банкетку. Небольшой сафьяновый барабан и одна позолоченная палочка к нему. Деревянная ветряная мельница, у которой крутились лопасти. Искусно вырезанная лошадка на дощечке с колесиками. Эдвард взял лошадку в руки и задумчиво повертел колесико пальцем.

— Не вспоминается? — спросила Марианна, сочувственно сведя брови.

— Нет, зарянка моя. Такие же игрушки, как у десятков других мальчишек из аристократических семей, я полагаю. Что там еще может быть… Я думаю, у меня была лошадка-качалка, но я ее, должно быть, разломал.

Марианна вынула ворох оловянных солдатиков и ссыпала их на банкетку.

— Кажется, все, — сказала она, заглядывая в недра сундука. — Тут, кажется, осталась только старая одежда.

— А какие игрушки были у вас? — спросил Эдвард, будто стараясь оттянуть момент, когда они поставят очередной и, возможно, финальный эксперимент с артефактом.

— Куклы… — пожала плечами Вивьен. — Кукольный домик. Были коляски с плетеной корзиной вместо люльки для пупсов. У кукол был роскошный сервиз для чаепитий. Про наряды и говорить нечего.

— Марианна не любила кукол, я знаю, — улыбнулся Эдвард.

— Это когда я была маленькой! — возразила та. — Когда я подросла, мне уже стали нравиться куклы — не пупсы, а такие… на которых были самые модные наряды. Их дарили девочкам, когда они готовились к первому выезду в свет. Только я не успела дорасти до того возраста, и такой куклы у меня никогда не было… Ладно. Игрушки должны нам подойти. Вряд ли ты играл ими, когда стал подростком, значит, они хранят память о маленьком Эдварде, до десятилетнего возраста. Но ты сейчас сказал, что я не любила кукол, и узнал ты это от меня — точнее, ты увидел это в нашем общем воспоминании, которое от тебя улизнуло, правда?

— Да, верно.

— Ты увидел меня и себя… Ах, Вивьен, ты же не знаешь, — спохватилась Марианна, — когда мы еще не уехали из столицы, мы с Эдвардом попробовали вызвать к жизни что-то из общих воспоминаний, и нам неожиданно показали картинку из детства. Оказывается, лорд Орен-старший как-то привозил Эдварда к нам, Эдвард бродил по саду и наткнулся на меня, на маленькую меня, и был так любезен, что достал для меня из фонтана те игрушки, которыми я в ту пору увлекалась больше, чем разряженными куклами. Шишки.

— О, шишки! — засмеялась Вив. — Смола с которых испортила столько кукольных кроваток и платьев!

— Ну да. Но я подумала… Сколько тебе там было лет?

Эдвард пожал плечами.

— Да, конечно, ты не помнишь. Ты говорил. Мне там года четыре, понимаешь? Самое большее — пять. Не думаю, что в шесть лет я столь же увлеченно играла с шишками, нас уже принялись учить всему на свете… Сколько тебе лет сейчас, если мне восемнадцать?

— Двадцать три.

— Значит, тебе там, самое большее, десять лет?

Эдвард покачал головой:

— Возможно.

— Лихорадка напала на тебя, как раз когда тебе было десять лет?

— Да, около того.

— Значит, встреча в нашем саду состоялась как раз до того, как ты заболел? Во-первых, после болезни ты уже ничего не забывал, как ты мне сказал, во-вторых, ты болел достаточно серьезно и восстанавливался долго… Отец вряд ли таскал тебя с визитами по загородным домам дворян, и не видно, чтобы ты там был в трауре по матушке. У тебя был синий костюм. Темно-голубой.

— Верно, — согласился Эдвард.

— Значит, один раз мы уже заглянули в этот период! — торжествующе заявила Марианна и даже ударила по барабану сохранившейся палочкой. — Правда, это нам ничего не дало…

Он тихо засмеялся.

— Зато мы уже знаем, куда нам нырять! — заключила она.