Второй шанс

— Доктор Каллен, — в голосе главврача прозвучали нотки недовольства, так что, несмотря на то, что общая планерка уже была завершена и все присутствующие врачи спешили по своим делам, это заставило несколько человек замереть в дверях. Кроме меня, у дверей кабинета остановились доктор Гаррисон и доктор Берк, оглянулись, переводя взгляд с меня на начальника и обратно.
 — Да, доктор Берк, пожалуй, и вы тоже останетесь, — увидел эту заминку у дверей главврач.
Эта просьба еще более убедила меня в том, что речь пойдет о Дженнифер. Я не сомневался, что без участия Гаррисона тут не обошлось, что было неприятно, так как я догадывался, что мой «многоуважаемый» коллега постарался вывернуть всю ситуацию в максимально извращенном и негативном свете. И вот я уже бесчестный обманщик, попирающий как врачебную этику, так и уголовные законы. А за такое могли не просто уволить, но и лишить лицензии, а будь я обычным человеком, и свободы.
Доктор Берк и я вернулись к своим местам за длинным столом. Приготовившийся слушать обвинения в свой адрес, я уже мысленно выстраивал контраргументы, прекрасно зная, что, в сущности, все мои действия не являются ни противозаконными, ни неэтичными, разве что замалчивание того, что Дженнифер — пациентка больницы на том вечере было крайне невежливым. Именно оно и полетело в меня первым.
— Я не знал, что пациентка педиатрического отделения Дженнифер Эсми Робертс является вашей невестой, — без долгих вступлений обратился ко мне главврач.
Ну что ж, «честность — лучшая стратегия», так что я просто кивнул:
— Дженнифер очень хотела пойти на этот вечер, и я решил, что в этом нет ничего предосудительного.
— Что ж, спешу вас разуверить, доктор Каллен, сами личные отношения между пациенткой и врачом, к тому же такой юной, нарушают устав больницы и врачебной этики, — грозно посмотрел на меня главврач.
— Кхм, — откашлялся доктор Берк, сидящий по правую руку от меня. — Лечащим врачом мисс Робертс являюсь все же я, так что, как специалист, доктор Каллен не участвует в лечении девушки.
— А как же случай во время операции по замене клапана? — парировал главврач. — Доктор Гаррисон сообщил мне, что поведение доктора Каллена было неадекватным, а также отвлекало его от операции.
Я услышал довольное хмыканье за спиной. Гаррисон остался у дверей, чтобы увидеть лично мое «падение».
— Это была сложная ситуация, — с языка чуть было не сорвалось более грубое «небрежность врача», — я лишь был рядом, но никаким образом не нарушал работу доктора Гаррисона. Доктор Берк может подтвердить.
Он тут же закивал головой.
— Это так, доктор Каллен находился за стеклом в качестве наблюдателя, но готов был прийти на помощь коллеги в сложной ситуации.
Главврач выдохнул; было видно, что разбор всего этого ему тоже не слишком приятен, но, как у главы больницы, выбора у него не было.
— Хорошо. Но, опять же, личные отношения со школьницей… Как бы мисс Робертс не была прекрасна… — многозначительное молчание говорило лучше слов.
Я не смог сдержать улыбку, прекрасно понимая, к чему тот клонит:
— Мисс Робертс восемнадцать лет, так что, она совершеннолетняя, к тому же ни мои принципы, ни ее состояние здоровья не позволяют нам нарушать правила больницы, чем-то более значимым, чем дружеские разговоры.
— А я, в свою очередь, хочу напомнить, что у пациентки заболевание сердца и сильное волнение, например, из-за того, что доктор Каллен прекратит более личное общение, может только усугубить ее состояние. Так же, взрослый и более чем понимающий ситуацию близкий человек, способный поддержать — лучшее, что могло случиться с мисс Робертс в данной ситуации. Были случаи, когда присутствие доктора Каллена рядом с девушкой во вневрачебное время позволило ему оказать ей всю необходимую помощь, предотвратив осложнение состояния, если не смерть пациентки, — поддержал меня доктор Берк. — Представьте, к примеру, если б эта юная Джульетта влюбилась в не менее юного Ромео?
Главврач поморщился, видимо действительно представив шекспировские страсти в стенах больницы. Еще раз смерил меня долгим и внимательным взглядом, принимая решение.
— Хорошо, доктор Каллен. Все же, ваши личные симпатии мало относятся к делам больницы, но прошу вас не превращать ситуацию в роман Набокова, — шутливо добавил он. — Держитесь рамок.
— Конечно, — совершенно серьезно ответил я.

Громкий хлопок двери за спиной эхом раскатился по кабинету. Я же еще несколько секунд слышал быстро удаляющиеся, нервные шаги Гаррисона и его тихие проклятия в мой адрес, сдерживая улыбку.
— Что ж, я рад, что мы разобрались во всей этой ситуации, — хлопнув по столешнице, поднялся главврач из-за стола. — А теперь пора вернуться к своим пациентам.
Я и доктор Берк тоже поднялись со своих мест.
— Спасибо, вам, доктор Берк, — поблагодарил я коллегу.
— Не за что, доктор Каллен, — совершенно добродушно и даже по-отечески похлопал он меня по плечу. — Всё, что я сказал, — это правда. Я смотрю на вас вдвоем и действительно вижу, что это не игра и не мимолетная страсть. Возраст-то, на самом деле, такая глупость, — вздохнул он. — Гораздо большая проблема — это ухудшающееся здоровье мисс Робертс. К сожалению, я не всесилен, а редкая группа крови осложняет поиск донора.
— Если все продолжиться с той же тенденцией, то место Дженнифер в очереди станет выше, — озвучил я собственные мысли.
— Она уже входит в первую двадцатку.
Я кивнул, сам прекрасно понимая, что ситуация обостряется, но тут ни вампирское чутье, ни связи, ни деньги ничего не решали. Донор с подходящим сердцем либо есть, либо его нет.
— Если донор появиться, хоть где, на другом конце света…
— И если у вас есть сверхзвуковой самолет способный с одного конца света прилететь сюда, менее, чем за шесть часов, — остудил мой пыл доктор Берк.
Я выдохнул и неловко улыбнулся. К сожалению, сердце — один из самых мало живущих вне тела органов.
— Мы делаем все, что в наших силах. Остальное в руках высших сил.
Тут наши пути разошлись. Пожелав мне хорошего дня, он свернул направо, к кардиологии, я же пошел к выходу на лестницу, чтобы спуститься вниз, размышляя, способен ли вампир, такой быстрый, как Эдвард, проделать, к примеру, путь с одного конца страны в отведенный срок. По всему получалось, что это было возможно. Опасно для нашей тайны, довольно сложно, но выполнимо. Соблазн был велик, но я запретил себе думать об этом. Во всяком случае, пока.
Глубоко вздохнув, улыбнулся, входя в двери отделения общей хирургии. Пора было начинать обход пациентов.

***
Я на секунду закрыла глаза, стараясь унять приступ накатывающей тошноты. Те лекарства, что прописал доктор Берк в последней раз, помогали работе сердца, но при этом давали несколько неприятных побочек, одной из которых и была тошнота.
— Дженни, все хорошо? — тут же отреагировала Матильда.
— Да, нормально, — выдавила я из себя улыбку.
Теперь, когда крыша перестала быть уютным и доступным местом посиделок, «Крокодилы» и Матильда приходили меня проведать и собирались в палате.
Питер не расставался, с гитарой и устроившись на широком подоконнике, временами что-то наигрывая. Матильда и я сидели на постели, остальные располагались по креслам, стульям и пуфам.
Сама палата уже больше напоминала собственную комнату: с разноцветными плакатами на стенах, книгами, разбросанными то тут, то там, личными вещами, — если бы не кровать и монитор рядом с ней, то можно было и вовсе забыть, что это больница.
Но забыть не получалось, во всяком случае надолго.
— Прости, теперь не получиться так часто навещать, — продолжала Матильда прерванный моим недомоганием разговор.
— Да ладно вам! Контракт с настоящим музыкальным лейблом, запись альбома! Это же голливудская мечта! — услышав эту новость полчаса назад, до сих пор не могла осознать ее правдивость, но была искренне рада за ребят.
— Я даже не понимаю, почему вы до сих пор здесь, а не несетесь на студию записывать хиты?
— Некоторые из которых написала ты, — ткнула в меня пальцем Матильда, на что я лишь пожала плечами. Ну, написала и написала, что в этом такого? Ведь в сущности я просто выплеснула все свои чувства на бумагу, придав им форму.
— Когда станете мега популярны, будете платить мне авторские, — шутливо ответила я, но Питер на это серьезно кивнул.
— Жаль, что ты не можешь подписать контракт вместе с нами, — уже в десятый раз вздохнул Сэм.
— Вряд ли продюсеры станут серьезно заниматься группой, если одного из ее участников придется ждать из больницы, — озвучила я и так понятную всем мысль.
Но, несмотря на все понимание и логичные выводы, было видно, что ребята чувствуют себя неуютно, словно они меня обманывают или бросают.
Я обвила их всех взглядом. Сложно было объяснить, что за то короткое время, что мы знакомы, они успели стать мне чуть ли не семьей, во всяком случае, ближе и роднее, чем семья. На глаза навернулись слезы, что-то в последнее время я стала излишне сентиментальной, возможно, это была еще одна побочка лекарств. Смахнув рукой слезинки, до того как она успели скатиться по щекам, глубоко вздохнула:
— Знаете, а возможно это и хорошо, что не подпишу.
Все посмотрели на меня с недоумением.
— Выступать в небольшом клубе это одно, а жить жизнью суперзвезды совершенно иное.
— Джен, ты так говоришь, словно нам уже завтра вручат Грэмми, — закатила глаза Матильда.
— Когда-нибудь, когда-нибудь, — произнесла я нараспев. — Но до этого вас ждут бессонные ночи на студии, гастроли по городам и странам, съемки клипов, толпы поклонников, осознающих любое место, куда вы придете, будь это даже общественный туалет.
Все мы дружно прыснули со смеха, представив эту картину.
— К чему это я? Это будет не просто. Испытание медными трубами в чем-то страшнее, чем все это, — обвила рукой палату. — Вы сильные. Вы справитесь. Я в вас верю. Но мне такое не подходит, и не только из-за сердца, хотя и это играет не последнюю роль.
— А что подходит? — тут же подхватил Сэм.
— Ты, что забыл? Она хочет стать виолончелисткой, — толкнул его в бок локтем Люк. — Что ей наши песенки… Классика — вот достойное занятие, — в голосе у него явно послышались нотки обиды, что я не могла не запустить в парня декоративной подушкой.
— Не будь придурком, — фыркнула я беззлобно. — Любая музыка, если в ней есть душа, достойна. И да, на счет виолончели я теперь совсем не уверена.
— Иди лучше на сонграйтера, музыкального продюсера. Тебе явно есть что сказать своими песнями, а не просто исполнять чужие мелодии, — посоветовал Питер.
— Я подумаю.
Дальше пошел разговор о том какая обложка будет у их первого официального альбома, куда они поедут на первые гастроли. Все это, конечно, пока были лишь фантазии, мечты, но ощущение, что они вот-вот станут реальностью, витало в воздухе и создавало на коже мурашки. Я была искренне рада за ребят, но холодом и неясной болью в груди меня начинало накрывать ощущение отстраненности. Мне, увы, уже не было места в их этой будущей жизни. Холодом по коже чувствовала, как моя собственная жизнь ускользает. Какие к черту гастроли, запись альбома, да даже учеба, если я не в силах покинуть стены больницы. На глаза снова навернулись слезы, горло перехватил ком.
Боже, какой же я становлюсь плаксой от этой тупой жалости к себе. Она накрывала меня временами, черной тенью и хотелось выть, но медленный выдох и улыбка, что сводила губы в нервной судороги, помогала держаться.
Ребята совсем не виноваты, что они здоровы и счастливы, что, то, к чему они так долго шли, наконец, сбывается. У каждого из них за спиной такой бэкграунд, что не позавидуешь, взять ту же Матильду. Взглянула на подругу: сейчас она весело обсуждала новую прическу с Сэмом; я вспомнила, какой ее увидела в тот день в отделении Скорой помощи, и передернула плечами от пробежавших по коже мурашек.
Стараясь себе вбить в голову здравую мысль о том, что я не самая несчастная на свете, резко выдохнула и закрыла глаза.
— Устала? — посмотрела на меня Матильда.
— Немного, сыграйте что-нибудь веселое.
Питер сразу стал наигрывать какую-то ритмичную мелодию с нотками латинских мотивов заставил меня улыбнуться. Они еще посидели около получаса, но потом засобирались, да и я тоже не могла бороться с усталостью.
— Увидимся, — поцеловала меня Матильда в щеку.
— Да. Еще раз удачи, ребята, — попрощалась я с «Крокодилами», махнув рукой, и, как только за ними закрылась дверь, легла на бок и подтянула колени к груди.
Шум за дверью практически не достигал моего сознания — его заполняли медленные мысли о прошлом и будущем. Наверное, с того момента как я безжалостно сожгла виолончель на заднем дворе, я запретила себе задумываться о том, что для меня было важным раньше, и что теперь.
С каждым днем больничные стены, лекарства и болезнь казались чем-то настолько бесконечным, въевшимся в саму мою суть, что у этого, казалось, просто не будет конца.
Карлайл обещал, что не даст мне умереть, и я верила ему, но мое состояние в лучшем случае не изменялось, и все лечение служило продлением этого медленного угасания в надежде на подходящего донора.
Я где-то читала о древней пытке водой. Вроде, что такого? Тебе не отрезают пальцы, не ломают кости, просто капля воды, через равные промежутки времени бьет тебя прямо в лоб. Но люди от этого сходили с ума, молили о смерти, о любом избавлении. Теперь я начинала понимать, почему.
 Достав из ящика тумбочки плеер, воткнула наушники в уши, надеясь что музыка сумеет прогнать навязчивые, как капли холодной воды, мысли и даст мне уснуть.
Сон неожиданно стал самым приятным временем, когда я была свободна от своего тела и этого места.