Простодушны и доверчивы

Ты можешь стать моей женой

Лес бывает густым, бывает дремучим или непролазным – этот был безвылазным.

Каждый дуб в нём – пыталась прикинуть на глазок Лёка – с Водовзводную башню Московского кремля. Плюс-минус. Только втрое ниже. Стволы не отличались стройностью. Они будто перевиты из более тонких деревьев. Грузные утолщения наростов делали их похожими на гротескные лица с бугристыми щеками, наплывающими на глазницы огрузневшими бровями. И короткими мясистыми носами, утопавшими в складках кожи.

Макушки сказочных страшилищ разветвлялись, словно щупальца осьминога. Одни гигантские ветви сходились, расходились и перекрещивались параллельно земле, образуя над головой мощное природный настил в несколько накатов. По которому могли свободно прогуливаться стада мамонтов, не рискуя его проломить и сверзиться на землю. Другие вздымались ввысь. И утопали в широколапой листве размером с человеческую голову.  Там зияло больше зазоров и брешей, куда с трудом продирался свет.

По сути, в кронах этих дубов можно жить, годами не спускаясь на землю – вот где пресловутые эльфы могли бы строить целые города

Подлеска просто не существовало: кроме травы и мха под этими колоссами, никто не выживал. Да, и откуда ему взяться, если под дубами стоячими валялись дубы падучие. Или павшие – уж больно напоминали сражённых в битве мифических богатырей. Кто-то же выдумал Святогора, под которым прогибалась и стонала земля – не отсюда ли картинка, навеянная во сне бездельниками духами?

Короче, продраться сквозь нагромождение вдоль и поперёк торчащих исполинов мог лишь кто-то всепролазный: гибкий и тонкий или просто мелкий. В крайнем случае, обладатель супер прыгучести вкупе с гипер ловкостью – на что полковник и рассчитывал.

– Нам куда? – полюбопытствовала Лёка, примеряясь к первой же преграде.

– Туда, – кивком показал дед.

Неохватный дуб лежал поперёк намеченного им маршрута, на четверть вдавленный в землю под собственной тяжестью. Животные с растениями в межмирье не рождались и не умирали – просто были. Так что живописно заросший мхом и грибами ствол существовал только ради декорации. Возможно, у него есть и другая более практичная функция, но о ней знал только хозяин леса.

– А кто здесь рулит? – поинтересовалась Ветка, приземлившись на ноги после неудачной попытки перепрыгнуть через преграду.

Чуть-чуть не долетела – оценила Лёка прикидочный прыжок сестры, накладывая на лук стрелу.

– Убери, – строго повелел полковник. – В чужой дом с оружием не входят.

– Так, чей дом-то? – не любила Ветка, чтобы её игнорировали. – Кто хозяин?

– Сам Больша́к. Батюшка Бор, – сухо бросил дед.

– Леший? – переспросила Ветка, удивлённо покосившись на сестру.

Но Лёка тоже не помнила такого персонажа из наспех прочитанного по мифологии славян.

– Объясни толком, – попросила она.

– Он уже не Леший и даже не Лесной Дедушка, – согласился полковник, что пора ввести их в курс дела.

– Не что-то антропоморфное и чудное из самых старых сказаний? – переспросила Лёка.

– Нет. Он потерял даже самое призрачное сходство с человеком, – с заметной досадой поведал Степан Степаныч, словно речь шла о плохо изученном противнике.

– Сколько же ему лет? – с придыханием прошептала Ветка, невольно озираясь по сторонам.

– Информация о его возрасте рознится. Кто-то считает, что он из самых древних духов. С которых впервые и открылось межмирье. Кто-то утверждает, что он самый древний, и межмирье началось именно с него. Потому и лес такой… некондиционный, – недовольно оглядел преграду полковник. – В прошлый раз его тут не было, – коснулся он ствола кончиком весьма грубого с виду ножа.

Обычного, а не сказочного – просто допотопного. Под стать всему остальному, что досталось полковнику от славных предков. Длинная рубаха до колен из того же толстого грубого льна, что и Веткина. А вот штаны, как и сплетённый из ремешков нагрудник, кожаные. Из такого же ремешка налобная повязка. Поршни точь-в-точь, как у старшей внучки – младшая уже успела обзавестись более современной обувкой: красными остроносыми сапожками с вышивкой.

Если Нешто и обувь спёр у Аиста Баки, тому лучше избегать встреч с этой парочкой жуликов. Да, его штаны Ветке не понравились, но женщины так переменчивы.

Внешность Степана Степаныча тоже претерпела метаморфозы. Во-первых, его голова с традиционным седым ёжиком обросла такими же седыми патлами до плеч. Лицо он всегда брил, а тут зарос, как дикобраз: бородища по грудь. Глаза не изумрудные – как у супруги и внучек – натурально золотые. Смотрелось жутковато.

– Может, нас не хотят впускать? – предположила Лёка.

– Может, его рубануть? – предложила Ветка, поигрывая кнутовищем.

– Я те рубану, – ласково процедил дед, прищур которого не обещал за самоуправство лёгкой жизни.

– Так её растыку, – прощебетали над головой. – Чтоб не грозилась тут. А то выискалась: рубануть ей! – передразнили безмозглого приставника, которому и самому неплохо бы отведать кнута.

– Погорячилась, – попыталась дипломатично отвертеться Ветка, шаря глазами по кроне ближайшего дуба. – Каюсь и нижайше прошу прощения.

– Хозяин примет ли? – вежливо осведомился полковник, найдя глазами какую-то точку в непроглядной листве.

– А хозяйка тебе, красавчик, не сгодится? – игриво подначили его под кокетливые смешки другой жеманницы.

– Своя имеется, – степенно молвил могучий воин.

От деда реально веяло такой необоримой силищей, какая внучкам и не снилась – даже с их смертельными игрушками. Его поступь была столь тяжела, что при ходьбе он опирался на длинный почерневший от времени посох.

В случае опасности тот превращался в огромную огненную рогатину с длинным наконечником, способным и колоть, и рубить. Иногда посох укорачивался, оборачиваясь боевой сулицей. Её можно было метать с расстояния, но она неизменно возвращалась в хозяйскую руку  

Посох-перевертень – или, как его ещё называли, посох-оборотень – мог убить почти любого обитателя промежмировья с первого удара. Кроме совсем уж древних: с теми приходилось попотеть. А вот насчёт наидревшейших духов вроде Батюшки Бора полковник ничего пока выведать не смог.

На заявление деда о том, что он женат, Лесавки – а кто же ещё – разразились переливчатым занозистым хихиканьем. На всю округу. Лёка, наконец, разглядела одну среди ветвей. Как всегда голую – мысленно попрекнула она лесных обольстительниц, не сразу сообразив, что брюзжит, как старуха.

– Вот-вот! – поддакнула из банки на поясе объявившаяся Шанель.

– А ты, жаба, засохни! – повелительно проверещала моментально взбесившаяся Лесавка. – Дура мокрожопая!

– Каракатица бородавчатая! – помогла ей подружка, свесившись с ветки и корча рожицы.

– Они что, тоже рядом с людьми ошиваются? – удивилась Ветка. – Откуда они знают о каракатицах?

– Ещё как ошиваются, – язвительно сдала игошка лесную нечисть. – Больша́к-то не знает.  Их тут, как мошки на болоте. За всеми-то не уследить. Вот они его и морочат: покуда девятеро перед хозяином гузном трясут, десятая со смертными блудит. А прознал бы, – из банки высунулся кулачок и погрозил обидчицам, – Батюшка Бор бы им тотчас бы похотливые дупла законопатил.

Ветка прыснула, Лёка не смогла удержаться от улыбки. Даже уголки дедовых губ дрогнули в усмешке.

– Вот и шарьтеся тут сами! – обиженно прострекотала одна из Лесавок и пропала с глаз.

– Лохи! – пискнула вторая и тоже поспешила удрать.

– Вот, что с бабами образование делает, – дурашливо посетовала Ветка, сунув палец в банку и поболтав им в лекарстве.

– Не балуй, – строго проквакала Шанель, объявившись на плече полковника.

Ухватившись двупалой лапкой за его бороду, игошка заглянула ему в лицо и отрапортовала:

– Я Батюшке Бору о вас донесла. Он звал тебя, воевода, прямо к себе. А будет, кто шутковать по дороге, так Больша́к велел его попотчевать. Чтоб неповадно было его гостей морочить.