Пять попыток вспомнить правду

Первое эбреля. На закате

Кто-то небрежно похлопал меня по щекам. Сморщилась и попыталась отвернуться, но настойчивые, неприятные похлопывания продолжались.

Наконец я выплыла из странного небытия, в котором находилась, и приоткрыла глаза. В голове стоял неприятный шум, а сидящий передо мной мужчина казался смутно знакомым и при этом совершенно чужим.

— Ты меня понимаешь? — спросил он, сощурив бледные, льдистые глаза.

— Да, — прокашлялась я, изумлённо разглядывая беловолосого худощавого собеседника.

— Где я?

— В доме Болларов, — ответил он, и почему-то эти слова не говорили ни о чём.

Или говорили?

Я зажмурилась и потёрла виски, пытаясь прийти в себя. Отчего-то у меня не просто не получилось, а внезапно в голове назойливыми шершнями зазвенели десятки вопросов. Попыталась вспомнить хоть что-то и не смогла. От простого движения накатила слабость, а пальцы слегка подрагивали. В голове звенела пустота.

— Что со мной? — хрипло спросила я. — Почему я ничего не помню?

Беловолосый отвечать не стал. Взял меня за руку, и в тело вдруг хлынул поток силы, словно меня окатило свежей горной прохладой в невыносимо душный день. Я с неимоверным удивлением наблюдала, как голубой сияющий ручеёк тянется от незнакомца ко мне. Наконец он иссяк, и я уже приоткрыла рот, чтобы спросить, что это было, но меня опередили:

— Оденься, приведи себя в порядок и приходи ко мне в кабинет. Направо по коридору, предпоследняя дверь перед лестницей. Нам нужно поговорить.

Он поднялся с края моей кровати и вышел прежде, чем я успела сообразить хоть что-то.

Воспоминания не вернулись, но самочувствие улучшилось. Я встала с узкой постели и даже голова не закружилась, хотя в теле ещё ощущалась слабость. Судя по всему, я долго болела, а теперь наконец пришла в себя.

В ванной комнате — чистой, но какой-то обшарпанной, с небольшими сколами на краю раковины и помутневшим от времени зеркалом — я как можно быстрее смысла с тела липкий запах болезни.

Из зеркала на меня смотрела бледная, измученная блондинка со странным узором на правом виске. Удивлённо коснулась его, а затем смутно вспомнила, что это такое. Долго рассматривать себя не стала — всё равно отражение казалось каким-то чужим и неправильным.

Поспешила надеть выцветшее платье с низкой талией и треугольным вырезом, обуться в сильно изношенные домашние туфли и найти дверь нужного кабинета. Она оказалась открыта.

Беловолосый ждал меня, стоя у распахнутого окна. Снаружи, судя по всему, недавно вступила в права весна. Сочная, светлая зелень подставляла глянцевые листочки лучам заходящего солнца.

— Гвендолина ненавидела, когда её называли Гвен, поэтому я буду обращаться к тебе именно так.

Собеседник повернулся ко мне, и его бледно-голубые глаза смотрели с презрением и холодом.

— Кто вы?

— Меня зовут Бреу́р Боллар, я брат Гвендолины, тело которой ты отняла.

Что? Я нахмурилась. Разве тело можно отнять?..

— Вы обещали объяснить мне, кто я и где. Я почти ничего не помню…

— Это как раз нормально. Твой дух закрепился в теле моей сестры, но её воспоминания доступны ему лишь частично. Как, впрочем, и воспоминания о твоей прошлой жизни. Когда ты бредила, ты всё время говорила то на лоарельском, то на каком-то незнакомом шипяще-рычащем варварском наречии. Собственно, так мы и поняли, что вернувшийся дух принадлежит не Лине.

Он жестом указал мне на кресло, а сам устроился за массивным письменным столом из тёмного дерева. Потребовалось некоторое время, чтобы сказанное осело в моей голове.

— Так что произошло? — спросила я, всей кожей ощущая враждебность и даже ненависть сидящего передо мной молодого мужчины.

— Четыре дня назад произошло лунное затмение. Таната — одна из двух божественных лун — затмила Гесту. Магия Гесты ослабла, и на волю из Разлома вырвались твари. Случился бой, было много пострадавших. Наша семья — целители и маги жизни. Разумеется, мы не могли остаться в стороне. Мы оказывали помощь пострадавшим, и на второй день после боя Лина перестаралась. Она отдала все свои силы, чтобы вытащить с того света одного из воинов. У неё получилось, но сама она при этом развеялась. Так мы говорим, когда в теле мага не остаётся жизненной энергии, и дух отлетает прочь.

Холодные глаза смотрели в упор, и хотя в комнате было вроде бы тепло, меня всё равно знобило. Или это последствия лихорадки?

Боллар откинулся на спинку потёртого кресла, а затем плеснул себе в стакан янтарного, резко пахнущего коньяком напитка.

— Разумеется, смерть — не приговор. Отлетевший дух можно призвать обратно, и с некоторой долей вероятности он вернётся. Особенно, если тело не повреждено или повреждено не слишком сильно. Мы провели нужный обряд так быстро, как только смогли, но вместо Лины в её тело вселилась ты. Такое тоже бывает…

— Ясно.

— Что тебе ясно? — ядовито усмехнулся он. — Не каждый дух способен прижиться в чужом теле, поэтому у тебя начались лихорадка и бред. Когда мы поняли, что ты — не Лина, делать что-либо было уже поздно. Тогда мы просто оставили всё как есть. Если честно, я надеялся, что ты умрёшь. Мне невыносимо видеть чужачку в теле сестры, которая была для меня ближе всех на свете.

Он сделал большой глоток и со стуком поставил стакан на столешницу. Жидкость внутри качнулась, но не расплескалась.

— Возможно, дух Лины просто не захотел вернуться. Она всегда очень переживала из-за нашего родового проклятия, смерти родителей и плачевных финансовых обстоятельств. Когда мы заложили поместье, она начала работать без выходных. Но такая работа очень сильно истощает. Я предупреждал. Увещевал. Запрещал. Однако сестра меня не слушала. Вероятно, она посчитала, что без неё нам станет проще. Меньше платить налогов… — он закусил губу и посмотрел в окно, за которым в буйстве ярких красок умирало солнце.

Вдруг вспомнилось имя этого солнца — Солар.

— Так вот, Гвен. Ситуация у нас сложилась патовая. Ты — больше не моя сестра, и я не буду истощать и без того скудные финансы семьи, чтобы тебя обеспечивать или оплачивать за тебя налог на безбрачие.

— Что это за налог? — нервно сглотнув, спросила я.

— Предыдущий император Лоарели ввёл его, чтобы заставить магов как можно раньше образовывать семьи и рожать детей. Этот налог — кнут, которым он гонит свободных одарённых в браки. Начиная с совершеннолетия, каждый одинокий маг страны обязан выплачивать этот налог, причём чем старше маг, тем больше сумма, она увеличивается пропорционально возрасту. До двадцати лет ещё терпимо, а потом… Зато с момента заключения брака этот налог сокращается вдвое, с появлением первого ребёнка — ещё на четверть, а с рождением третьего маги перестают платить какие-либо налоги вообще. После рождения пятого старший имеет право на бесплатное обучение в любой академии Империи… И так далее и тому подобное. Чем больше детей, тем больше привилегий. Императору нужны маги.

Бреур пристально посмотрел на меня и добавил:

— Мы с Линой были старшими. Двойняшками. У меня ещё шесть сестёр, кроме Лины. Всего нас восемь. Было…

— Мне очень жаль, что так вышло, но всё произошедшее… Я не делала ничего намеренно. Не желала зла вашей сестре… — осипший голос не дрогнул.

Внезапно разрозненные воспоминания начали вставать на места.

Я действительно болела, и очень сильно. Одна. Ко мне никто не приходил. Но я боролась, боролась изо всех сил. И выжила!

Несмотря на происходящее и свалившиеся на меня новости, я держала себя в руках. Что бы ни случилось, истерика делу не поможет. Необходимо договориться с Бреуром и либо остаться в его доме, либо получить как можно больше сведений об этом новом мире, чтобы начать в нём новую жизнь.