Отец лжи (Overlord)

Вандервард Свирепая Луна (Стефания «Стефа» Голдберг), взгляд со стороны

У Стефании всегда, насколько она себя помнила, была большая семья. Чересчур большая, как на её взгляд. И если в детстве это было весело, то с годами становилось всё сложнее и труднее. Во всех планах.

Ещё со средней школы Стефу начали попрекать, что она, дескать, живёт на всём готовом. А потому подработками девушка занялась с четырнадцати лет. В старшей школе подработки превратились во вполне себе полноценную работу с неполным днём.

Кроме Стефы в большой совмещённой квартире (состоящей из двух соседних), проживали её мать, отец, старшая сестра, два младших брата, периодически дядя (брат матери, который изредка съезжал к своим пассиям, снимал отдельную квартиру или уезжал на несколько недель по работе). Ещё с ней жили бабушка, дед (с инвалидностью, без руки), второй дядя (брат отца, называющий себя свободным художником и современным дизайнером, но факту безработный) и его дочь.

Места, мягко говоря, хватало с трудом. В одной квартире было три комнаты, во второй две. После объединения и перепланировки, комнат стало семь, плюс кухня, две ванны и два туалета. В кухне готовили в основном мать и бабушка, и иногда творил шедевры дядя. Считалось, что остальные только зря переведут продукты.

Готовка в семье Стефы имела свой определённый и в чём-то устоявшийся ритуал. С вечера из морозилки доставался дефицитный кусок мяса, килограмм на пять (были знакомства на фермах, откуда получалось доставать дорогостоящие продукты по дешёвке). На ночь его оставляли в отсеке для овощей. Утром весь холодильник был залит кровищей, которая успела стечь на кухонный пол и уже оказалась растоптана. Мать и бабушка орали, чтобы всю грязь немедленно убрали — им ещё готовить.

Пол и холодильник протирались, мясо резалось, но от него нужна была только половина. Однако кусок всё равно был здоровым — хватало на всех.

Так или иначе, ежедневно, перед работой или учёбой, разгорался скандал на добрых полчаса — с отмыванием, отрезанием, снова отмыванием после отрезания, с попыткой заточить ножи и громкими матами от того, что кто-то непременно ими резался.

Остаток мяса кидался в морозилку, без пакета, но с психом.

На работу-учёбу все расползались после скандала, от которого Стефу непременно трясло первые два урока.

Вечером семейство ждал отличный ужин: мясо в соусе, многочисленные гарниры, супы, салаты, разные заготовки… Обязанность мыть посуду возлагалась на Стефу и младших братьев, так как посудомойки у семейства не было. Да и зачем, когда столько свободных рук?

После мытья посуды наступало небольшое затишье, но потом мать и бабушка непременно звали народ на кухню — на завтра нужно разморозить курицу или рыбу, но к условной курице прилип и вмёрз брошенный утром кусок мяса…

Вечерний скандал с отдиранием мяса от курицы или рыбы, снова психованные крики, что никто не помогает. Утром из овощного ящика натекла рыба или курица, и её уже растоптали те, кто встал пораньше…

Семья, проживающая вне купола, не отличалась достатком, предпочитая самостоятельно заготавливать, засаливать и засахаривать всевозможные джемы, овощи и фрукты. Вроде всё делали мать и бабушка, но мыть банки и продукты, чистить, нарезать, следить за готовкой, закатывать и расставлять должны были все. Конечно же процесс проходил под крики и скандалы, главным из которых шло приевшееся «никто не помогает!»

Но больше всего Стефа ненавидела праздники. Потому что на кухню приходил готовить дядя и за несколько часов марал вообще всю посуду, нажитую за тридцать лет — даже ложку за собой не споласкивал, а уроненное растаптывал. И вокруг метались мать и бабушка, требуя, чтобы «бездельники» наконец пришли, вымыли и прибрались.

С момента, когда Стефа начала работать, с неё и старшей сестры брались деньги «за проживание», в размере полноценной стоимости аренды комнаты. Объяснение было простым: «Так бы вы снимали комнату, а тут живёте на всём готовом!»

Конечно же при этом каждая вещь, купленная для себя, считалась общей. Так было с шампунями, стиральным порошком, едой, косметикой и всем подобным.

Плюсом ко всему, на «бездельников» была возложена уборка, так как дроида для подобного покупать никто не желал. Зачем, если столько свободных рук?

И эта уборка превращалась для Стефы в кошмар, ибо «на все руки мастер» дядя, который сам проводил в объединённых квартирах ремонт, умудрился собрать из пола настоящего монстра Франкенштейна. Пол пестрел заплатками гладкого и рифлёного линолеума, разнородными плинтусами, элементами паркета, которого нельзя мыть, а только протирать… А одна из комнат — мастерская дяди, в глубине квартиры, — представляла из себя самую настоящую помойку, из которой он разносил по всей квартире лак, масло и краски.

Не доставляли удовольствия и тесные туалеты, в которых тоже были вырезаны куски линолеума под унитаз, но при этом там же находились коврики, которые нельзя трогать, но надо вымыть под ними. В одной ванной стояла рабочая стиральная машинка, в другой сломанная, и возле обеих скамеечки, которые нельзя двигать…

Стефа постоянно находилась на нервах, вечно срывалась на всех по любому пустяку и лишь к концу старшей школы начала познавать дзен. Впрочем, возможно она просто очень уставала, ведь бегала целый день: с дома в школу, со школы на подработку, с подработки домой… При этом на ней была уборка, мойка посуды и постоянные мелкие поручения. Одновременно девушка платила «за аренду», и вечно покупала домой «всякую мелочь» по просьбе родственников: булочки для сэндвичей, овощи или каши, иные продукты, средство для мытья посуды, какие-то губки, химию, пасту… Разумеется никто и ничего ей не возмещал, «это ведь ерунда!» Однако по итогу от зарплаты Стефы не оставалась даже четверти. И те остатки надо было тратить: то у кого-то день рожденья, то кто-то идёт на день рожденья или свадьбу и ему надо денег, то бабушка или мать выдавливая слёзы, причитают, что «так хотели заказать себе новое платье (или фен, расчёску, «тот самый гель из рекламы» или нечто подобное)».

С самых первых подработок Стефу считали жадиной, ведь она пыталась «что-то там копить». Не меньше раза-двух в неделю это становилось причиной жуткого скандала, ведь «она живёт на всём готовом, но не хочет дать родной матери деньги на подарок подруге!»

Последним гвоздём в крышку гроба стало частично провалившееся свидание, которое начиналось словно в кино… Мыльных сериалах, идущих по кабельному.

Стефании очень понравился один парень, с которым она сидела на химии. Знакомство завязать проблемой не было — коммуникативных проблем девушка никогда не испытывала. Это было одно из немногих преимуществ проживания с толпой многочисленных родственников на ограниченной площади. Волей-неволей научишься коммуницировать, отстаивая свою точку зрения, а также хитрить и продумывать планы наперёд.

И вот, Стефа начала плавную осаду объекта вожделения, не веря, что она (осада) продлится долго. Но и сходу звать в постель желания не было. Мало ли? Вдруг он конченый идиот? Или имеются какие-то неприятные привычки? Ну или, в конце-то концов, у него уже девушка есть?

На перемене Голдберг подсела к юноше поближе, а дальше пошло-поехало: тут вопрос, там уточнение, тут похвалила его рисунки в планшете, и всё, добавились в друзья в виртсетях и начали переписываться и совместно болтаться в виртуале. Обсуждали игры, новинки кино, одноклассников и учёбу. Оба понимали, куда всё идёт и оба испытывали от этого лишь тёплое, светлое предвкушение.

Стефа уже мысленно примеряла на себя его фамилию и представляла, как будет лежать в его кровати, вдыхая запах мужского парфюма. Гормоны били ей в голову отбойным молотком. Вот только юноша не проявлял никакой инициативы. Ни за руку взять, ни в щёчку поцеловать. Максимум — это сердечки в переписке, но даже в виртсетях он старался избегать различных непристойностей.