Глава 3

После салона я чувствовала себя так, будто заново родилась. Из зазеркалья на меня смотрела совсем другая особа: нет, я не сделалась более  привлекательной, скорее дерзкой и нахальной. Даже взгляд поменялся, стал вызывающим. «А ну-ка, попробуй скажи что-нибудь не то!» — говорил он, и мне это понравилось.

— Теперь и в вас есть немного от колдуньи, — польстила мастер, завершив работу и разворачивая моё кресло к зеркалу.

Рыжий оттенок я выбрала неслучайно, он казался мне самым ярким, противопоставлением моей привычной серости, но покрасить волосы долго не решалась, как-то был в моей жизни печальный опыт, да и мама всё время говорила, что если волос негустой,  так никто не поможет. И предлагала стричься.

А я всё время отказывалась, ну не представляла себя с короткими волосами, к тому же это надо каждый день укладываться, а у меня то лень, то депрессия. И ещё фен со времён детства ассоциировался у меня с рыкающим чудовищем. Нет, ну его на фиг!

Словом, вышла я из салона в приподнятом настроении и отправилась бродить по торгушке. Вот оно преимущество фриланса: сам хозяин своему времени, хотя мои старшие родственники с обеих сторон считали, что я тупо сижу на шее у матери. И любые уверения о том, что я полностью себя обеспечиваю, не брались в расчёт.

А мама, зная обо всех этих слухах, не спешила их развенчивать, неся в мир образ сердобольной матери с крестом на плечах. Той, кто должна довести неразумное дитя до пенсии.

Но я её не винила, мы с ней слишком разные. Наверное, для матери было обидно произвести на свет такую неказистую дочь, к счастью, она никогда не говорила мне в лицо, что я не красавица.

А я никогда не спрашивала её, почему такая манкая дама не подумала, когда планировала ребёнка, что рожать надо от привлекательных внешне. Чтобы ребёнок потом не страдал комплексами неполноценности. Как я, например.

В сумочке зазвонил телефон. По мелодии я сразу догадалась, кто это. У мамы было потрясающая интуиция,  как только в моей жизни что-то менялось, она сразу проявляла активность.

— Я в торгушке, пью кофе, — сказала я сразу после приветствия, чтобы опередить её расспросы.

— Съездишь со мной сегодня в ветеринарку? Пуську на прививку хочу свозить. Ты ведь не занята?

Последнюю фразу мама произнесла обворожительно-заискивающим тоном, который сводил с ума мужчин. Но не меня.

Она мне сколько раз говорила: «Учись, пока я в силе»,  да мне все эти ухищрения всегда были противны, как и любая фальшь.

— Ладно, ненадолго, — согласилась я, понимая, что планов на вечер всё равно нет, а Пуську, кота матери  породы сфинкс, я обожала.

— Я люблю тебя. До вечера, я заеду за тобой, — искренне сказала мама и отключилась.

Она меня любила, но так, как любят бедную удобную родственницу, которой оказывают покровительство. И я её любила, но общаться тесно с мамой долго не могла.

Как и договорились, она заехала за мой ровно в семь. Мама была чрезвычайно пунктуальной. Я по привычке юркнула на заднее сиденье, где уже стояла сумка-переноска с заключённым внутри котом.

— Ты покрасилась? — резко спросила мама, хотя я уже о том и думать забыла.

— Да. Давно хотела, —  ответила я, продолжая играть с котом.

— Тебе неплохо. Но оттенок мог бы быть и поярче. И почему ты не хочешь сделать стрижку?

— Ты вот тоже не хочешь, — парировала я, понимая, что теперь от меня не отстанут до конца поездки. Поэтому решила отвечать резко, односложно и попытаться в итоге свернуть тему.

У меня давно репутация буки, так что терять нечего.

— Ну, я дело другое. У меня густые волны. Впрочем, волосы твои, а то ещё скажешь, что лезу в чужую жизнь.

— Мам, я на свадьбу не приду, — через некоторое время сказала я, хотя видела, что мама и так сердится. Но лучше сразу предупредить, меньше претензий будет.

— Смотри сама, — поджав губы, удивительно быстро согласилась мама, но поняв свою оплошность, тут же попыталась вырулить: — Мы всегда будем рады видеть тебя на празднике и в нашем доме.

Это «мы», сказанное вскользь, резануло слух. Конечно, мама не будет рада видеть меня с её молодым мужем, это лукавство. Если бы не общее прошлое с Тимом, тогда и вопросов бы не было, а сейчас я видела, как мама ревнует.  И понимала её.

Хорошо ещё, что она не в курсе нашей встречи с Тимом, а то устроила бы скандал!

— Ты же сама знаешь, что мне лучше с твоим женихом не встречаться! Зачем всё это? Мне неприятно видеть вас вместе, к чему отрицать?!

Лучше сказать всё сразу, чтобы маме не пришлось делать вид, что мы все трое станем семьёй.

— Значит, ты не рада за меня?

— А ты как думаешь? Прости, но нет. Меньше всего я желала бы видеть рядом с тобой Тима. Да, он никогда не был полностью моим, но я любила его. По-настоящему. А он сказал, что завёл отношения от скуки. Думаешь, приятно такое слышать в двадцать один год? Да хоть бы и в тридцать! Больше не говори о нём со мной, хорошо?

Мама кивнула, явно обиженная моей тирадой, но зато остаток пути мы проделали молча. Из динамиков доносилась лёгкая музыка, Пуська, а по паспорту Пусий Второй Астанеку, вёл себя смирно и интеллигентно, даже когда ему сделали укол.

Только возмущённо мяукнул у меня на руках да прикусил указательный палец. Не всерьёз, а так, как бы предупреждая. «В следующий раз такого не потерплю».

— Почему ты такая злая? — спросила мама уже на обратном пути. — Вечно недовольная своей жизнью. Надо радоваться за близких.

 — На дорогу смотри, — напомнила я, но мама не унималась:

— Зависть — плохое чувство.

— Ревность тоже. Хорошо, я плохая, а ты хорошая, так лучше? — фыркнула я, скрестив руки на груди и смотря в боковое окно.

И угораздило меня согласиться на эту чёртову поездку! Увидев мой новый цвет волос, мама сразу сопоставила это изменение с моим желанием понравиться Тиму. Нет, это так не работало.

Тиму я не нужна, стань я хоть Анжелиной Джоли! Но мне хотелось что-то поменять, а причёска или новый цвет волос — самый краткий путь.  Хорошо, что мама не знает, что я записалась на покрытие ногтей гель-лаком. Кроваво-красным, как моя злость.

— У тебя остались чувства к Тимофею? — удивилась мама так, будто это было бы совсем невероятным событием. Как прилёт инопланетян.

— Не знаю, — ответила я, как можно искренне. А зря, надо было солгать и мило улыбаться им обоим. Нет, так я совсем бы сошла с ума. — Но он тебя не любит, сам когда-то мне говорил, что неспособен на глубокое чувство.

— Так это он тебе говорил, дурочка.

Улыбка у мамы стала такой невесомо-весенней и мечтательной, словно Баринов, про которого мы говорили, сейчас сядет к ней на переднее сиденье с букетом роз.

— Мужчины всегда говорят так тем, кого не любят. А другим они посвящают стихи, уверяют в том, что им хорошо просто смотреть на женщину, которая осчастливила их своим выбором.

Я кивала и помалкивала. Ну-ну, блажен кто верует, тепло ему на свете!